Сыщик и его слуга покинули 6-ю Тверскую-Ямскую, не прочитав то распечатанное письмо, что «спамом» зовётся. Сергеевский в порыве страсти умчался далеко вперёд. Перед уходом Якуб вознёс молитву святому Викентию, покровителю дел милосердия.
Расстояние между местом жительства и Большой Садовой даже без экипажа закончилось незаметно. Под влиянием недавних музыкальных упражнений невенчанной барыни Вострин насвистывал «Стаккато» Поля Мориа. Под этот мотивчик он дошёл до особняка приват-доцента Фатеева, коего клиент назвал недавно приболевшим. Дочь должна была находиться в отчем доме, но в компании любовника.
Печального вида горничная впустила сыщика к барышне. Сам же Яков примостился перед приоткрытой дверью, выбрав себе роль соглядатая.
Барин сделал шаг к канапе, где полулежало неземное создание. На родном языке Якуба следовало сказать «piękna jak sen» (красива, как сон), а будь он ирландцем, сравнил бы её с феей. Молитва заранее произнесена, а в непосредственной близи от встречи Якуб занял мозг геометрией. Ресницы Фатеевой имели форму четверти окружности, лицо — параболы или цепной линии, а брови — прямых линий c дельтоидами на концах. Очертания: бёдра и дерьер — эллипс, грудь — эллипс с прямыми линиями сверху и снизу, талия — гипербола. Пышная причёска — эпитрохоида.
— Скажите мне, мадемуазель, известна ли вам трагедия отца и сына Зайцевых? Юный влюблённый погиб по вашей вине.
Прелестница выглядела почти как вышеупомянутой фотографии: гордо поднятая головка повёрнута влево, а на визави смотрела сквозь опущенные роскошные ресницы. Одета она была в аквамариновое платье с высоким воротником и шемизеткой, как раз под цвет глаз (последнее было известно со слов Сергеевского).
В следующий миг Фатеева широко распахнула глазищи, окатив сыщика синевой. Якову стало не по себе.
— Сначала вы очаровали всю Первопрестольную, а теперь готовитесь к завоеванию Петрограда? Не излишне ли для девицы, которая могла бы быть женой Тимофея Ивановича? Сколько же воздыхателей вы хотите заиметь? Сорок, пятьдесят, семьдесят? Ваше непомерное кокетство — опасная вещь.
— Зачем вы мне говорите?
Её голос, как давеча было сказано, отличался юностью и звонкостью. Одно движение головкой, и дивная причёска заиграла буклями, чьи тёмно-рыжие тона переливались ртутью.
— Гимназист погиб в четырнадцать лет, три другие жертвы ушли в монастырь, молодой учитель вне себя от страсти. Вам хочется большего? Тимофей Иванович уже подарил вам любовь, к чему вам слава современной Клеопатры?
Фатеева приготовилась было к заученному трюку, но барин уверенным движением отнял её руку от высокого бюста.
— Мадемуазель, прошу вас, выслушайте меня. Я мужчина холостой, но у меня есть Любовь. Её скромному облику далеко до вашего, но, право слово, моё сердце обрело оберег от соблазнов. Ваши прелести на меня не подействуют.
— Говорите, на ваше благородие не повлияю? Применю-ка я усиленный натиск.
Дерзкая барышня возвысилась над сыщиком и, не промолвив ни слова, мгновенно его обняла и впилась в губы. Вострин мычал, лишённый дара речи, а соблазнительница крепко прижимала к нему молодое тело. Барские бледные руки исходили мелкой дрожью. Якуб ни за что не предусмотрел бы эту оказию, но Сергеевский проявил бурный нрав. Он кинулся к несостоявшейся невесте. Смелый порыв был обречён на неудачу, чьим истоком стал Добровольский. Учитель врезался в собственного директора.
Диспозиция изменилась столь быстро, что Якуб в любом случае не успел бы применить мозг.
В новом расположении фигурантов Добровольский крепко держал замершего подчинённого за руки. Фатеева встала невдалеке, между её губок сверкал жемчужный блеск, а шемизетка учащённо натягивалась под изящными пальцами.
Голос директора гимназии громыхал среди нарядной комнаты.
— Именем министра народного просвещения заявляю, что только что свершилось покушение на вышестоящее лицо. Решением суда Сергеевский отправляется в карцер.
— Бог с вами, я ни о чём не думал. Я не покушался…
— Не смейте лгать. Вы непочтительно кинулись к вышестоящему лицу и, если бы не его телосложение, сбили бы его с ног. Добро пожаловать в карцер на шесть, нет, на восемь месяцев.
Вострин ещё не оправился от плотского воздействия, но, dzięki Bogu, высказывание противника достигло его разума.
— Моего клиента поместят в карцер, да на долгий срок? Не представляю, где здесь ваша юрисдикция. Фамилия вашего благородия не «Пришибеев».
Казалось, усы Добровольского приобрели суровый абрис.
— Я директор гимназии, а Сергеевский мой подчинённый. Он взбунтовался, а вы, любезный, поддерживаете преступника.
Власть господина Добровольского и его пассии оказалась непреодолимой. По пути домой Вострин держался за бакенбарды, между которыми пока не схлынула краска.
— Срочно надо сходить в церковь. Поистине вампирша, а то и суккуб! Надеюсь, скоро приду в себя. — Далее он упомянул свою невенчанную любовь. — Сколько лет живу в чистых отношениях, а нынче на нашу голову обрушился соблазн.