– Ну и что? Ничего странного. Он же все равно не в курсе, что ты стихоплёт. Или он знает?
– Нет, он не знает про это. Но… не знаю даже. У меня сейчас нет вдохновения, от слова совсем. После аварии ни строчки не написала, не могу и все. Так что, думаю, не получится. Нет, наверное, нет. Ты ему может письмо какое с признанием подари или открытку там как на день всех влюбленных дарят. Там с сердечками и завитушками. Типа такого. А стих? Да ещё чужой. Не знаю, не знаю. Бред получится.
– Ну напиши, плиз… Чего тебе жалко, что ли? – Юлька хватает меня за рукав, останавливая почти у выхода из кабинета.
Студенты снуют туда-сюда, а я понимаю, что обманываю ее, тем, что молчу. Обманываю, тем, что не могу признаться, что Дамир мне тоже нравится. И не хочу я нахрен писать стих для него от ее имени.
– Юль… – смотрю на нее и черт вот-вот готова признаться во всем.
– Ну, пожалуйста, Кирочка. Помоги. Я тебя прошу. Или тебе жалко?!
– Да мне не жалко, – улыбаюсь ей фальшиво.
– Вот и напиши. Чего таланту зря пропадать? Только что-нибудь такое красивое про любовь. Ты ведь умеешь такие писать? А? Кир, ну помогай, пожалуйста. Напишешь, а?
– Юль, я не знаю.
– Кир, ты прости. Наверное, я слишком наседаю. Ты просто нравишься мне. Ты напоминаешь мою подругу детства. Прости. Это я идиотка. Я просто и правда не умею все это. Стихи и все дела. А ты пишешь, и я вот подумала… что ты могла бы мне помочь немного.
– Юль, я подумаю, хорошо. Если что-нибудь придет в голову, то напишу, идёт? – скрипя душой, всё-таки соглашаюсь на ее странную просьбу.
– Ура! – подпрыгивает она на месте. – Ты самая классная! Я в тебе не ошиблась. Так и знала, что ты хорошая.
– Юль, я ещё ничего не написала. Я сказала, подумаю.
– Идёт! – лучезарно улыбается девушка.
Глава 28
Махатма Ганди говорил: «Где бы не возникала ссора, не противостоял вам оппонент, покоряйте его любовью»…
Эх Ганди, как научиться слушать тебя и главное – слышать… Не желать никому зла, прощать и отпускать обиду из сердца. Совсем не злиться и не изводить себя и других…
Домой бреду одна и по дороге звоню своим девчонкам. Сначала Оле и Оксане, а потом и Тане. У Ольги с Оксаной в отличие от меня жизнь бьёт ключом. Оля познакомилась в институте с красивым умным парнем, и они начали общаться. Пока до свиданий не дошло, но все идёт к тому.
Оксана была в отношениях с Мишей. Сегодня она хвасталась тем, что молодой человек предложил ей съехаться и жить вместе. В общем, девчонки, как и раньше, жили беззаботно и счастливо.
У одной меня в жизни была какая-то черная полоса, даже не полоса, а большая дыра, которая не отпускала, не хотела смягчиться.
Уже не помогали слезы, я перестала реветь. Но не смирилась. Боль в моем сердце настолько сильная, что, наверное, ее уже ничем не погасить. И от безысходности становится грустно.
Вечером мы по традиции едем к Богдану и снова у него на устах одни и те же фразы:
«Зачем мне жить», «Я калека», «Я только всем мешаю», «Не нужно ко мне приходить», «Как вы все меня достали».
В больнице мы сильно ссоримся с братом, и я выхожу на улицу. Следом за мной выбегает зареванная мама.
Сначала мы молча бродим по территории больницы. Ждём папу, который по странной причине остался в палате с Богданом. А потом мама садится на лавочку, и я присаживаюсь рядом с ней.
– Это безумие никогда не кончится… – причитает мать, вытирая платком слезы.
– Да уж. Богдану сейчас тяжело… – соглашаюсь я тихо, вглядываясь в ее лицо.
Всю дорогу меня терзал вопрос. Я хотела знать, почему она приходила к Дамиру. Но… но честно сейчас, оставшись с ней наедине, я понимаю что спрашивать ее об этом нет смысла. Что сделано, того уже не воротишь.
Я вижу маму уставшую с болезненным цветом лица, хоть она и замаскировала его пудрой и румянами. Все равно я вижу. Передо мной совершенно другой человек. Не та прежняя мама, которая часто улыбалась и слишком эмоционально относилась ко многим вещам. Нет, она стала совсем другой.
Все мы изменились в той или иной степени. Авария подкосила нас и исковеркала наши линии жизни.
– Мам, я плохой человек? – вдруг спрашиваю у нее.
– Что, дочь? Не-е-ет. Конечно, нет. С чего ты это взяла?
– Не знаю, все факты налицо. Мне постоянно не везёт. Наверное, я плохая.
– Кира, я сейчас не понимаю о чем ты? Что-то случилось в институте? – взволнованно спрашивает мама.
– Нет, с учебой все гуд. Просто… просто не знаю. Все как-то ужасно, мам. Почему, например, ни кто-то другой страдал диатезом в детстве? А я? Почему когда все дети лопали шоколад и чипсы, я давилась безмолочной кашей? Почему, мам? За что меня наказал Бог? В чем я провинилась?
– Да ты что, Кира! Перестань! Ты у меня самая чудесная… – мама приобнимает меня за плечи, – Правда. Иногда что-то происходит помимо нашей воли. Мне кажется, вообще, все решено уже за нас. Иначе, как все это объяснить? Мы не делали ничего плохого, берегли вас, как могли. Растили, воспитывали, поддерживали. И только одному Господу известно, зачем все эти испытания свалились на нашу голову.