Всё начинается со лжи

— Да бесплатно она и в районной консультации может встать на учёт. Но ей нужна ваша программа.

— Не разочаровывайте меня, Эльвира Алексеевна, — тяжело опираясь на трость, вернулась она к столу. И нависла надо мной. — Вы были одной из самых толковых студенток на курсе. Блестяще защитили кандидатскую. И вдруг «редкое генетическое заболевание», — передразнила она. — Или это настолько личное, что у вас отшибло мозги, или у вас просто отшибло мозги, раз вы забыли, сколько неизученных генетических нарушений существует на сегодняшний день. Неизученных! А упомянутый вами синдром Лея известен с шестидесятых годов прошлого века и легко диагносцируется. Он, конечно, редкий. Но ничего интересного я в нём не вижу. Отправьте её на анализ генов, — она написала на листочке два ряда латинских заглавных букв и цифр и толкнула ко мне. — Будет найдена мутация, объясните, что дети с такой патологией живут крайне мало и делайте аборт. Обнаружат носительство — растолкуйте, чем это грозит будущему потомству. Ничего не обнаружат — отпустите девку с богом, пусть рожает.

Она смотрела на меня вопросительно.

— Дети долго не живут, если заболевание проявит себя сразу, — сглотнула я, зная, как она не любит, когда ей перечат. — Как правило, при наследовании по материнскому типу. Но здесь синдром Лея проявился в зрелом возрасте у мужчины, отца ребёнка.

— Значит, стандартный случай наследования по Х-хромосоме. Как при гемофилии, — она зачеркнула одну группу букв и цифр из двух. И чеканила как по учебнику. А я разбиралась с этим всю ночь. — Сыновья у больного отца и здоровой матери будут здоровы, и вашей пациентке очень повезёт, если у неё мальчик. Дочери всегда носители заболевания. В следующем поколении снова может не повезти, и родится такой же больной сын, как несчастный цесаревич Алексей. Но я вас спрашивала не об этом. Вижу вас всё же больше интересует отец. А я знаете ли, неонатолог, занимаюсь детьми. И как неонатологу мне неинтересна эта патология, даже если она есть. Сходите к генетикам.

Дочери всегда носители заболевания. Резануло по больному. Если Верейский болен, моя девочка носитель. И этот чёртов синдром убьёт его меньше, чем за год. Всё это никак не укладывалось у меня в голове, поэтому я так настойчиво и хотела знать правду.

В своей лаборатории при Центре я уже уточнила как они хранят образцы крови и годятся ли они для сравнения ДНК. Останется только изъять остатки образца ДНК отца ребёнка Ксении из лаборатории университета и, когда Верейский сдаст кровь, сравнить. К счастью, обе лаборатории считались общей научной базой, это будет не сложно. А вот убедить Тертицкую — я была уже не уверена получится ли у меня.

Зазвонил телефон. Я вздрогнула. Анна Михайловна сняла трубку.

— Тертицкая! — она выслушала сообщение, попросила минуту, прижала трубку допотопного аппарата к груди и посмотрела на меня вопросительно.

«Из лаборатории», — всё оборвалось у меня в груди.

— Есть подозрение, что отец моей дочери и ребёнка этой девушки один и тот же человек, — выпалила я.

Она приподняла тонко прорисованную бровь, хмыкнула:

— Так что же вы мне голову морочите, милочка! — А потом сказала в трубку: — Да я сейчас подпишу оба направления. На подтверждение отцовства. И на ген, — она продиктовала уже известные мне буквы и цифры.

— На ген не надо, если окажется, что у неё мальчик, — почти прошептала я.

Но Тертицкая смерила меня тяжёлым взглядом.

— Берите сразу достаточно материала, с учётом, что нам могут понадобиться дополнительные исследования. Я не буду каждый раз гонять к вам пациентку. И особенно бережно с ДНК отца. Нам понадобятся ещё тесты, а это непополняемые образцы, не шикуйте там! — приказала она, на удивление быстро сообразив, что ДНК «отцов» мне, возможно, захочется сравнить. — Все врут. Всё за всеми надо перепроверять, — это она сказала уже мне, положив трубку на рычаг.

И я как никогда была с ней согласна. Фамилию мне Ксения могла хоть президента назвать, хоть Верейского, и при этом соврать — я в любом случае должна была это проверить.

Я уступила Анне Михайловне стул. Нацепив на нос очки, профессор вошла со своим паролем в программу. И я с облегчением выдохнула, когда нужная строчка засветились зелёным.

«Одобрено».

Да, я это сделала!

Разговаривать со мной Тертицкая больше не стала — опираясь на свою клюку, покинула кабинет. Да я и не настаивала. Мне бы теперь результатов дождаться, а там видно будет.

Довольная, я выскочила из корпуса 17А. И, обрадовавшись солнышку и трамваю, заторопилась домой. Солнышку, потому что, поверив синоптикам, выпендрилась сегодня в туфлях, а трамваю, потому что пусть ехать дольше, чем на метро, зато идти от остановки ближе.

Я рванула сломя голову, но, едва преодолев дыру в заборе, врезалась в неожиданно возникшее препятствие.

И чуть не сбила его с ног Верейского.

Глава 15. Эльвира

— Чёрт тебя побери! — прошипела я.

— А я всё думал, откуда ты выйдешь, — подхватил он меня, едва не растянувшуюся во весь рост на мостовой. Поднял мою сумку, безвинно пострадавший букет цветов.