Всё ещё Люблю

Радости сына нет предела. Казалось бы, мы никогда ни в чем не нуждались. Могли позволить себе все, что душе угодно. Но это только на словах. На деле же Егор строго следил за моими тратами и всегда возмущался, когда я покупала «лишнюю», на его взгляд, игрушку.

Он даже моему отцу запрещал дарить Даньке игрушки. Папа, конечно, дарил, но не так часто, как хотел. Только по праздникам и в редкие визиты.

Даня не был совсем лишен игрушек. Нет, конечно, не был. Но все же он боялся лишний раз о чем-то попросить, так как это могло вызвать гнев отца.

И уж точно Егор никогда с таким терпением не общался с сыном, как Кирилл. Не собирал с ним конструктор. Не играл в машинки.

Сейчас, глядя на Кирилла, играющего с моим ребенком, я особо остро почувствовала обиду и злость на Егора, за то, чего он лишил нашего мальчика. Это он должен был так играть с сыном! Должен был быть ему отцом!

— Стол накрыт, — заглянув в гостиную, говорит няня Дани.

— Спасибо, Валентина Петровна. Мы сейчас придем, — отвечаю ей.

Кивнув, она снова уходит.

— Пойдемте пить чай, — обращаюсь я к увлеченно играющим мужчинам.

— Сейчас, мам. Еще чуть-чуть поиграем, — не отрывая глаз от машинки, отвечает мне сын.

— Чай остынет, — предпринимаю еще одну попытку.

— Данил, пойдем пить чай, а после еще немного с тобой поиграем, — обращается Кирилл к моему сыну.

— Вместе? — спрашивает Даня у него.

— Вместе, — с улыбкой отвечает Кирилл. Он встаёт на ноги и, протянув руку, помогает встать Дане. — Мы готовы пить чай, — адресовано мне.

Киваю, не в силах говорить из-за образовавшегося в горле кома.

До самой кухни я не произношу ни слова. Данька же болтает без умолку, рассказывает Кириллу о том, как вкусно готовит Валентина Петровна.

Все время, находясь за столом, я чувствую на себе взгляды Кирилла. Но посмотреть в ответ не могу. Физически не могу себя заставить поднять на него глаза. Мне необходимо собраться. Прийти в себя, осознать, что все реально. Что Кирилл действительно в моем доме, играет с Даней.

Как только чай выпит, сын уводит несопротивляющегося мужчину снова играть. Я же остаюсь на кухне. Убираю со стола и под краном мою кружки. Мне нужно хоть чем-то себя занять. Отвлечь.

— Давайте я сама домою, — заходя на кухню, говорит Валентина Петровна.

— Я сама. Мне не сложно, — отвечаю ей. И смягчаю отказ улыбкой.

— Прячетесь? — сразу понимает, что к чему, няня. — Зря. Не знаю, что у вас произошло с этим мужчиной, не моё это дело, но вам точно нужно поговорить.

— Мы уже поговорили. И я думала, что на этом всё закончено. Но… Он пришел ко мне домой… Я не понимаю, зачем, — неожиданно для себя признаюсь женщине, которую считаю членом своей семьи.

— Вы не хотите его видеть? — внимательно смотря на меня, задаёт она вопрос.

— Дело не в этом.

— А мне кажется, в этом. Его визит вас взволновал. Но не расстроил. Что из этого следует?

— Что? — повернувшись, спрашиваю у Валентины Петровны.

— Это значит, что этот мужчина вам не безразличен. И вы ему, думаю, тоже.

— Много лет назад я предала его. Бросила и вышла за Егора. Кирилл много лет ненавидел меня. Не думаю, что у него кроме ненависти, остались еще какие-то чувства ко мне.

— Мужчина, который ненавидит, не станет играть с сыном от другого мужчины и дарить ему подарки. Я видела, как на вас смотрит этот Кирилл. О ненависти там и речи не идёт. Вы достаточно настрадались, Александра. Вы заслужили женского счастья. Идите и поговорите с ним открыто. Прячась на кухне, вы свои страхи, не развеете. Я заберу Даню и дам вам возможность поговорить.

Я задумываюсь лишь на мгновенье. Бегать от разговора с Кириллом глупо. Не по-взрослому. Один сложный разговор с ним я уже пережила, смогу и этот выдержать.

— Спасибо, — с благодарностью отвечаю Валентине Петровне, принимая её правоту.

Женщина в ответ тепло улыбается, а после выходит из кухни и зовёт Даню. Просит помочь ей наверху собрать игрушку и навести порядок.

Как только няня с сыном поднимаются наверх, на кухню заходит Кирилл.

— У тебя чудесный сын. Умный и очень общительный мальчик, — присаживаясь на стул, говорит Кирилл мне.

— Он не всегда таким был. Раньше Даня был очень замкнутым и чужих людей не подпускал к себе, — обхватывая себя за плечи, отвечаю Кириллу.

— Из-за Егора? — хмуро спрашивает он.

— Да. Егор был холоден к сыну, — говорю ему.

— Он бил тебя? — глядя мне в глаза, напряженно спрашивает Кирилл.

— Не часто. Когда был зол или чем-то недоволен, — мне стыдно признаваться в этом, поэтому я не уточняю, что недоволен и зол Егор был довольно часто.

— Ублюдок, — сжав челюсть и кулаки, прикрыв глаза, сквозь зубы говорит Кирилл.

Молчу. А что тут скажешь? Егор действительно был еще тем больным ублюдком.

— Почему твои родители не вмешались? Неужели они не знали, как он с тобой и сыном обращается? — распахнув глаза, задаёт новый вопрос он.

Тяжело вздохнув, подхожу к столу, выдвигаю стул и сажусь. Разговор будет непростым. Хотя когда у нас с Кириллом он был простым? Только в далеком прошлом…