Всё, что у меня есть

Во мне росло теплое и приятное чувство огромной благодарности, оно разливалась по телу от макушки до кончиков пальцев, чувство вины и безбрежной радости: все еще может поменяться, нет никаких окончательных вердиктов и устоявшихся мнений, — с одной стороны, Элизина респектабельность, независимость и безупречная семейная жизнь, а с другой — моя переменчивая жизнь от одних отношений до других. Счастье Элизы могло оказаться очень хрупким, уязвимым и даже мнимым. Все, что мы видим, — только верхушка. Я сделала правильный выбор. В тот момент я совершенно потеряла голову от счастья. Я пыталась подобрать слова, хотела задержать этот момент, не дать ему закончиться, но взяла себя в руки.

А Элиза продолжала жить своей семейной жизнью, с непоколебимым спокойствием, всегда энергичная и деятельная — и так год за годом. Она с головой уходила во все жизненные хлопоты: организация рождественских праздников, установка брекетов, часы консультаций, конфликты на работе, проблемы малютки Сондре с желудком и проблемы с желудком у Яна Улава — все было на ней.

Я выключаю душ и открываю дверь ванной, в спальнях горят пасхальные свечи. Свет от них теплый, золотистый, словно тягучий. Из комнаты на нижнем этаже доносятся звуки — Майкен играет в приставку. Я купила просто огромное пасхальное яйцо для Майкен, словно мне нужно было как-то задобрить ее из-за того, что мы продолжаем жить все вместе. На коробке с яйцом нарисованы маленькие цыплята в одежках нежных тонов, один из них сидит в чепчике в детской коляске.

Майкен отрывает взгляд от экрана.

— Мы что, так и просидим здесь все пасхальные каникулы? — спрашивает она, пока я снимаю с мокрых волос полотенце.

— Ну почему же? Мы можем поехать в аквапарк или сходить в воскресенье в кино.

Майкен корчит гримасу.

— Да, вот так веселье, — говорит она.

Я наношу на веки серые тени.

— Просто обалдеть, какая веселая Пасха! — говорит Майкен.

Все, о чем я должна позаботиться, — каким образом с этим справиться? Я слышу, как нож в руках Гейра стучит о разделочную доску, он режет сладкий перец и огурец. Я просто рассчитываю на то, что все и так в порядке, что я смогу автоматически делать то, что нужно, и это всех устроит.

На кухонном столе лежит сыр. Я заворачиваю его в пленку, прежде чем уйти из дома. Сыр мягкий, и пленка тоже; я кладу сверток в холодильник, дверца захлопывается. Все бесформенное, словно тесто. Майкен сидит на диване и смотрит мультфильмы по телевизору.

Я оглядываю свое отражение в большом зеркале в прихожей и крашу губы.

Гейр бросает мясной фарш на сковородку.

На улице тепло, асфальт влажный, еще не стемнело. Каждую весну прибавляющийся день вызывает удивление. Я хочу испытывать боль, чтобы меня раздирало изнутри. Вырвать из себя Гейра, разорвать в клочья все, что у нас было общего, и все, чем мы стали вместе, словно есть в этом что-то неправильное — расставаться вот так, без боли, без разорванной на кусочки души.

Когда я уже почти спустилась в метро, раздается звонок от Нины.

— Мне просто нужно куда-то пойти, — говорит она. — Можем выпить пива сегодня вечером? Скажи «да».

— Ох, — говорю я. — Давай завтра! Или нет, в воскресенье. Я собираюсь на ужин к коллеге.

— Я совершенно сошла с ума, — говорит она. — Я хочу развестись. Вот так.

До моего поезда минута, я чувствую, как тело наполняется радостью — оттого, что я не Нина, что мне не нужно проживать ее жизнь.

— Я ведь не из тех, кому обязательно надо иметь рядом большого, сильного и бесстрашного мужчину, который может защитить меня от любой опасности, — говорит она. — Но сейчас он вообще не мужчина!

— В том, что он напуган, нет ничего удивительного, — отвечаю я. — Поезд уже идет.

Но лично я думаю, что это странно, речь шла всего лишь о каком-то крошечном возгорании на комоде, и шансы на то, что это повторится, ничтожно малы, сейчас — когда вся семья следит за этим. Он же взрослый человек. Двери открываются, выходит мужчина с двухместной коляской.

— Дай ему немного времени, — отвечаю я, — и я тебе обещаю, что мы куда-нибудь сходим вместе.

Я подхожу к дому одновременно с Сюзанной и с облегчением вздыхаю, а то я почувствовала себя беспомощной, когда шла одна по улице в свете фонарей. Мы вместе отыскиваем нужную кнопку звонка. Сюзанна поднимается по лестнице передо мной, на ней новые белые кожаные сапоги, алая помада, она — арт-директор. Приятеля Бобо зовут Хенрик. Он обнимает нас, хотя мы его впервые видим, по крайней мере я.

— Мы приготовили паэлью; надеюсь, ни у кого здесь нет аллергии на морепродукты? Хенрик испек багет, получилось только со второго раза, в первый раз тесто не поднялось, — говорит Бобо.

Он вручает каждому бокал с игристым вином. Я замечаю, что пахнет вкусно и что квартира уютная.

— Ремонт длился бесконечно, — говорит Бобо. — Хенрик вечно чем-нибудь недоволен. Осталось отделать спальню, но я боюсь, когда мы закончим ремонт там, Хенрик решит начать все заново.