Всё, что помню о Есенине

«Манифест Пушкина — сплетение двух лейтмотивов: театр — условен и театр — народен… — писал Мейерхольд. — Насколько много, однако, Пушкин таил в себе уверенности, что театр доступен пониманию народа, и что именно народ рано или поздно составит желанный партер, видно из отношения поэта к современному ему зрительному залу (блестящая характеристика дана в его «Замечаниях о русском театре») и из тех вопросов, ответа на которые он искал у себя: «Где, у кого выучиться наречию, понятному народу? Какие суть страсти его народа, какие струны его сердца?» («О драме», примеч. Мейерхольда. — М. Р.). «Я твердо уверен, — говорит Пушкин, — что нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой…»

Рассказав о трагедиях Шекспира, Мейерхольд перешел к маленьким драмам Пушкина, а потом стал пояснять, как он вообще толкует драмы и комедии и как ставит их. Прекрасный доклад Всеволода Эмильевича, сопровождаемый чтением отрывков из произведений Шекспира и Пушкина, был одобрен горячими аплодисментами. Ему было задано немало вопросов, и выступление Мейерхольда, на которое было отведено сорок-пятьдесят минут, затянулось на полтора часа.

Обратно я провожал его на машине. Он долго сидел молча, потом с глубокой грустью сказал:

— Все-таки как должно меня поймут лет через двести! Он ошибся, великий режиссер! Его давно поняли, и у него многому учатся…

Когда автомобиль остановился у подъезда дома № 32 по Новинскому бульвару, Всеволод Эмильевич пошел в свою квартиру, шофер понес муку. Я поднялся вместе с ними, дверь открыла Зинаида Николаевна Райх. Я был знаком с ней, поздоровался, и она пригласила зайти к ним.

Мейерхольд ушел к себе отдыхать.

Сперва она спросила, что я пишу, какая у меня работа в клубе Реввоенсовета. Потом поинтересовалась, бываю ли я в театре Мейерхольда, и в какой пьесе ее видел. Тогда я смотрел Зинаиду Николаевну в ролях Стефки (пьеса А. Файко «Бубус»); Стеллы («Великодушный рогоносец» Кроммелинка), А впоследствии в ролях Варвары (пьеса Н. Эрдмана «Мандат»); Маргариты Готье («Дама с камелиями» А. Дюма-сына); Елены Гончаровой («Список благодеяний» Ю. Олеши); Анны Андреевны («Ревизор» Н. В. Гоголя); Софьи («Горе от ума» А. С. Грибоедова); Фосфорической женщины («Баня» В. Маяковского).

Она выделялась среди артисток театра. Впрочем, есть более авторитетный ценитель таланта Зинаиды Николаевны — В. В. Маяковский, и я сошлюсь на его слова, сказанные на диспуте о постановке «Ревизора».

«Вот говорят: Зинаида Райх. Выдвинули ее на первое место. Почему? Жена. Нужно ставить вопрос не так, что потому-то выдвигают такую-то даму, что она его жена, а что он женился на ней потому, что она хорошая артистка».[39]

Здесь уместно привести слова о Зинаиде Николаевне наркома Александра Дмитриевича Цурупы, которому в 1920 году летом я, заведующий клубом Чрезвычайного отряда по охране Центрального правительства республики, не раз заносил билеты на концерты. В один из моих приходов на дачу Наркомпрода Цюрупа поинтересовался, как поживают Есенин и Райх, которых он знал. Я сказал, что они разошлись. Александр Дмитриевич удивился:

— Зинаида Николаевна — привлекательная, умница, с огоньком. Думается, у нее есть склонность к искусству.

— К какому? — спросил я.

Александр Дмитриевич подумал, засмеялся:

— Наверно, она лучше меня знает!

Это было сказано за семь лет до выступления Маяковского по поводу таланта Зинаиды Николаевны.

Безусловная заслуга Всеволода Эмильевича состояла в том, что он сумел открыть в ней незаурядную актрису. Впрочем, экивоки на мужа-режиссера, который дает играть основные роли своей жене, долгое время господствовали в среде наших кинематографистов.

Разговаривая с Зинаидой Николаевной, я видел перед собой не только красивую, образованную, но и обаятельную женщину. Думаю, последнее качество сыграло немаловажную роль в том, что она имела успех на сцене.

В конце концов Зинаида Николаевна стала расспрашивать об Есенине.

— Раньше мы часто встречались с Сережей, — сказала она, — теперь гораздо реже!

(И опять я понял, что частые встречи происходили при посещении Сергеем его детей Тани и Кости.)