Всё, что имели...

— Старыми запасами, Андрюша, — отвечала она. — Мы ведь перед войной знаешь как жили: по полпуда хлеба на трудодень выдавали… А вот в прошлом, сорок первом, по двести граммов… Нынче, должно, и того меньше выдавать придется, хотя сам видел — урожай хороший… Эх, нужен хлебушко и фронту, и тылу. Тут уж ничего не поделаешь…

На стене висели рядом увеличенные фотографии молоденькой Елены Поповой и такого же молодого парня.

Заметив, что гость поглядывает на эти фотографии, она, вздохнув, сказала:

— Это мы с моим Семеном в год свадьбы.

— Муж на фронте?

— Ох, и не знаю, что говорить. Может, воюет, может, нету его… Без вести пропал. А я все не верю… Как это, чтобы человек без вести пропадал? Не может, чтоб без вести, кто-то и где-то видел, кто-то и что-то знает же о нем…

— На войне всяко бывает. У меня вон тоже от жены и сына вестей нету, — сказал он.

— Выходит, осиротели, — с печалью в голосе отозвалась она, но тут же заговорила по-другому: — Да что это я о своем сиротстве-то? У меня двое ребятишек, у меня полдеревни родичей. Ребятишки мои у мамы, а мама во-он почти напротив живет. У нас ведь ноне как? Не под силу старухе на работу ходить, она за ребятней соседской приглядывает. Мы ей — трудодни, мы ей — на ребятишек продукты со склада. Корми, присматривай, пока матери на работе. От нашей старой учительницы пошли эти детские сады и ясли.

Был уже поздний вечер.

Через дорогу то и дело мелькали, скрываясь в темноте, белые пушистые шарики — перепуганные тушканчики. Вдруг вынырнул откуда-то заяц и, прижав к спине уши, припустился во все лопатки впереди машины. Зная, что неразумный косой так и будет бежать в полосе яркого света, Леонтьев притормозил, выключил фары, а когда зажег их, зайца на дороге не было.

Вскоре Леонтьев свернул с большака на проселок, извилисто тянувшийся по горам и распадкам к Новогорску. Здесь он ехал осторожно, опасаясь крутых поворотов и особенно острых камней на обочинах. С горы он, кажется, впервые увидел редкие, разбросанные по низинам городские огни, угадывая по ним главную новогорскую улицу, почти примыкавший к ней инструментальный цех, железнодорожную станцию. Мимо станционных строений полз товарняк, освещая впереди себя нити рельсов. Пожалуй, самым богатым на огни был здешний первенец, давший жизнь городу, — медно-серный завод, а дальше жидковато поблескивал окнами цехов их оружейный.

Привычное как будто бы дело: светится огнями ночной Новогорск, но Леонтьеву припомнился затемненный их город, когда где-то случайно вспыхнувший огонек (прикуривал кто-то или зажег на секунду карманный фонарик) вызывал неотвратимое желание прикрикнуть, призвать к порядку нарушителя светомаскировки, даже пригрозить милицией, а то и военной комендатурой. Вспомнилась ночь, когда он с эшелоном оружейников проезжал через Москву — тоже затемненную, готовившуюся к отражению врага.

Враг был разбит, отогнан от Москвы. И тогда в сердце каждого эвакуированного оружейника затеплилась надежда на скорое возвращение в родной край.

Поближе к нынешнему лету обстановка на фронте осложнилась, и люди, слушая радио, читая газеты, реже брали карандаши в руки (легко ли отмечать на картах оставленные после упорных боев наши южные города и станицы). На заводе затихали разговоры о скором возвращении… Да и какая может быть речь об этом, если от Новогорска требовали наращивания выпуска продукции, так необходимой фронту.

С такими думами Леонтьев приехал на завод, поставил машину в гараж и, заметив освещенные окна директорского кабинета, направился в партком. У себя в кабинете он щелкнул выключателем, увидел на столе прикрытый газетой ужин, оставленный заботливой секретаршей. Первой мыслью у него было — позвонить Елене Поповой… «Ох, и дурило же ты, — ругнул он себя. — На квартире у председателя телефона нет, колхозная контора ночью заперта, а сама Елена, должно быть, в поле… Достается ей». — Подумав об этом, Леонтьев стал рассуждать, как и чем помочь колхозу на уборочной.

Зазвонил телефон. Взяв трубку, Леонтьев услышал сердитый голос Рудакова:

— Приехал. Долгонько добирался… Я еще днем разговаривал с обкомом, сказали — давно выехал… Что, поломка была в пути?

— Сейчас, полуночник, приду и все расскажу, хотя чувствую: ты уже многое знаешь.

— Знаю. Приходи. Мы тут с Рябовым и Лагуновым промываем твои косточки.

16

Сразу же после пленума, на котором Леонтьев был избран первым секретарем горкома, он провел аппаратное совещание. Не желая выступать в роли «новой метлы», он сказал горкомовским сотрудникам, что порядок, установленный Алевтиной Григорьевной, остается неизменным и составленный ею план работы на текущий месяц будет выполняться, правда, с некоторыми коррективами, вносимыми самой жизнью.

На следующий день позвонил из Восточного района области Портнов.

— Поздравляю, Андрей Антонович. Мне доложили о вашем пленуме. Рад, что он прошел на высоте, а решение пленума — оказать помощь селу — приветствую, — говорил он.

Поблагодарив секретаря обкома за поздравление, Леонтьев доложил: