Всё, что имели...

Средние и даже верхние полки были заняты, там похрапывали севшие раньше счастливчики, на нижних же полках люди сидели тесно, одни дремали, другие шепотком переговаривались меж собой. Степаниде спать не хотелось, она все думала и думала о скорой встрече с дочерью, вполголоса отвечала на расспросы Терентия Силыча, куда и зачем едет. Он вежливо поздравил ее с материнской радостью: нашлась дочь-студентка, опять побранил военное время, рассказал о себе, о том, что работает в колхозе механиком, едет в областной город к тетке.

— На войну аль не берут или уже были? — полюбопытствовала Степанида.

— Пытался уйти на фронт. Нет, говорят, не время… Бронь у меня, — ответил он.

Бронь — это понятно Степаниде. У них на заводе кого из молодых мужиков ни возьми, у каждого бронь, каждому велено о фронте не заикаться.

— Иногда приходится ездить к тетке в город и кой-чего подбрасывать из продуктов питания. Мы-то в колхозе карточек не знаем, а в городе без них не проживешь, — продолжал он.

Карточки — это тоже понятно Степаниде, и без них не проживешь, и с ними на столе не густо…

Когда проводница объявила «Подъезжаем!», пассажиры засуетились, Крюков стал вытаскивать из-под лавок мешок, чемодан, рюкзак.

«Много вещей у человека, одному и не донести», — сочувственно подумала Степанида.

Поезд остановился. Пассажиры суматошно повалили к выходу, а Крюков, поглядывая на темное окно, сказал:

— Эх, должно быть, не получила телеграмму тетка…

— Невелика беда, у меня-то сумка считай что пустая, помогу, — сказала Степанида.

— Хорошо, — без раздумья согласился он. — Давайте-ка пристрою вам вот этот рюкзак.

От рюкзака пахло чем-то очень вкусным — не то копченым окороком, не то еще довоенными, с чесночком, колбасами, и Степанида сразу почувствовала, как засосало под ложечкой, а во рту языком не повернуть от слюны. Нестерпимо хотелось есть. Вчера в хлопотах да в думах о дочери она не ела почти весь день, дошивала Аринке платье-обнову по прошлогодней мерке.

С рюкзаком за спиной и хозяйственной сумкой в руке Степанида вышла вслед за Крюковым из вагона. Здесь, как и в Новогорске, было холодно, ветрено и метельно.

На перроне — толчея. Люди с чемоданами или мешками, корзинами или узлами торопились куда-то, одни из них скрывались в дверях вокзала, а оттуда валил густой пар, смешиваясь на улице со снегом и растворяясь в нем.

— Осторожно! С дороги! — кричал кто-то, и Степанида увидела, как через пути несли на носилках раненых, укрытых шинелями или одеялами. Другие раненые, кто на костылях, кто, опираясь на красноармейцев, сами тянулись и тянулись за вокзальное здание, где стояли крытые грузовики.

При свете электрических фонарей Степанида видела молоденьких еще девчонок, под шинелями и ватниками которых белели халаты. Девчонки по двое, а то и по четверо тащили длинные носилки, вели под руки забинтованных бойцов от санитарного эшелона к тем же крытым грузовикам. Степанида вдруг подумала, что и Арина здесь, что и она, будущий доктор, помогает раненым. Она остановилась, приглядываясь к каждой девушке и надеясь увидеть дочь.

— За мной, за мной! — позвал Крюков. Потом возле занесенных снегом каменных ступеней он поставил чемодан, снял с плеча тяжелый мешок, сказал: — Пойду поищу подводу.

В стороне от санитарных грузовиков стояли подводы и даже чья-то легковая машина.

— На этот раз не повезло, не нашел, на чем подъехать, — опечаленно сказал вернувшийся Крюков.

— Аль далеко идти? — полюбопытствовала Степанида.

— Рукой подать. Полтора десятка минут — и на месте.

— И только-то? Помогу донести, — сказала Степанида, решив, что до рассвета еще далеко, делать ей нечего, в темноте искать студенческое общежитие в незнакомом городе сложно, она сделает это посветлу, а сейчас поможет Терентию Силычу и вернется на вокзал.

— Вот спасибо! — обрадованно воскликнул Крюков. Он взвалил на плечо мешок, подхватил чемодан.

Степанида пошла вслед за Крюковым. Свободной рукой она силилась хоть чуть-чуть заслониться от ветра и снега. Да куда там! Порывистый встречный ветер валил с ног, а снег слепил глаза, набивался под шаль. А приятный вкусный запашок от рюкзака остро щекотал ноздри… Степанида поглядывала на идущего впереди и засыпанного снегом Крюкова. Тот шел не останавливаясь и не сбавляя шага. «Крепкий мужик», — подумала она.

— Вот и пришли, — с облегчением сказал Крюков, поставив на снег чемодан и сняв с плеча мешок. Он пошарил рукой в заборе, чем-то щелкнул, и заскрипела отворяемая калитка.

Не успели они войти во двор, как из сеней выскочила на крыльцо хозяйка.

— Терентий Силыч, с приездом! — воскликнула она.

— Доброе утро, Макаровна! Принимай гостей! — откликнулся Крюков.

— Милости просим, гостечкам всегда рады, — тараторила хозяйка. В сенцах, позванивая ключами, она отперла замок на дверях чулана, и Крюков уволок в темноту свою тяжелую поклажу, потом туда же уплыл и рюкзак с приятным запашком. — А я как знала, что приедешь. Видно, сам бог надоумил завтрак приготовить, — с откровенной радостью продолжала Макаровна и тронула за руку Степаниду. — Заходи, милая.