— Сработали гены, — рассказывал Захарченко: — отцовские, дедовские, прадедовские. У меня дед кадровый военный, прадеды прошли войну офицерами, отец воевал. Так что на генном уровне, с молоком матери всё это впитывалось. С детства помню обсуждения каких-то боёв, позиций, почему эта дивизия смогла, а эта не смогла. Сама обстановка в доме позволила мне восполнить нехватку знаний: гены подсказали, что делать.
Одному из моих предков Александр Суворов подарил серебряный рубль за переход Альп. Рубль от Суворова — это… понимаешь. История была в роду, с этим рублём связанная. Мой батя очень психовал, когда женился на матери, — хотел ей этот рубль показать, а он пропал — растворился у кого-то из родни. Отец рассказывал, что, когда вывозили и раскулачивали семью — а в семье было шестнадцать детей, — то прабабка просила прадеда, чтобы он продал этот рубль и купил хлеба. А прадед сказал: «Слышь, мать, не тебе его давали — и не тебе его продавать». Рубль он сохранил, а из шестнадцати детей до Сибири доехало восемь — остальные от голода умерли. Такие нравы были.
Получается, в роду есть рубль от Суворова, шашка от Платова — за Бородинское сражение, и маузер у меня хранится — от Фрунзе.
— Предки были красные?
— Наган лежит и от Врангеля.
— Захар, там точно «Тихий Дон», — коротко сказал мне третий человек в нашей компании, улыбчивый, обаятельный и очень умный Саня из Москвы; я и сам, признаться, о том же подумал. Саня уже разбирался в генеалогии Захарченко. — Слушай дальше, — посоветовал он.
— Да. Дальше, — рассказывал Захарченко. — У брата остался кинжал — от Махно… И один из моих предков получил наградную саблю за Варшавский поход… Вот у меня сейчас лежит шашка и две сабли. Саблями я сейчас кручу — отрабатываю удары — двумя руками. Полтора килограмма веса, на локоть нормально ложится… А на Отечественную войну из нашей семьи ушло 26 человек, вернулось семь.
— Идеальный русский род, — говорит московский Саня: — Суворов, Платов, Кутузов, Фрунзе, Врангель, Махно…
— Будённый тоже был, — напоминает Захарченко.
— В роду семь героев Советского Союза, — добавляет московский Саня.
— Род просто большой, — поясняет Захарченко. — Прабабки, прадеды, ветвится род, фамилия, естественно, не у всех Захарченко. На кладбище заходишь, ограда большая, там лежат два моих деда — Мишка и Ефим. Они оба с геройскими звёздами. У одного фамилия Непраный. Есть в роду Гайдуки. Бабка Машка вышла замуж и после замужества стала Загайдачная. Дед Мишка посмертно получил звезду героя за Курскую дугу — лётчик, герой Советского Союза. На Украине по количеству наград мой род входит в десятку семей. Род разветвлённый — в семье было по шесть, по семь, по восемь детей. Если у меня у самого только официальных четверо детей… И всех кормить надо.
— Пришлось целую страну отвоевать, — рискованно шучу я. Московский Саня ласково жмурится. Захарченко не реагирует.
— Платов — знаешь, за что дал шашку? Не поверишь, — вдруг вспоминает он. — Легенда рода! Казаки во время Бородинского сражения стояли в резерве. Потом отправились по французским тылам. Нарываются на обоз. Один из моих предков видит генерала в сапогах, — а тогда за пару сапог можно было коня хорошего взять, — ну он и пошёл за сапогами. Снял с генерала сапоги, а в сапоге письмо — какая-то переписка, связанная с Наполеоном. Сапоги себе оставил, а бумаги отдал — читать он не умел, тем более по-французски. Тут Платов шашку наградную ему и вручил — за грабёж, получается, — Захарченко посмеивается.
— Первая награда была у меня — присвоение есаульского звания, — рассказывает он дальше. — Атаман Козицын подарил шашку, папаху и бурку. Наградили за десятый караван оружия, который я подогнал.
— Это ещё когда Славянск был, — поясняет московский Саня.
— Да, — говорит Захарченко. — До меня никто нормально караваны не проводил. А я десять караванов провел без единого потерянного КАМАЗа. У меня на двенадцатом была потеря и на восемнадцатом. По одному КАМАЗу.
Когда мне вручали есаула, слова Козицына были такие: «Казак потомственный, но не идейный». Они проверили, что я казак потомственный по крови — посмотрели по бумагам всех дедов, у них с этим строго, — но на идейного я не тяну, — без улыбки иронизирует Захарченко.
— Потому что в папахе не ходишь, — толи шутит, то ли всерьёз говорит московский Саня.
— И не ходил никогда в папахе, — отрезает Захарченко; через минуту он завершает тему так: — Вот у меня жена спрашивает: что ты с этим кинжалом всё время? А он у меня от пра пра пра прадеда, старый уже! Большой казачий кинжал, который удобен в бою. «Что ты, — жена говорит, — его хранишь, чистишь… и что ты с ним только не делаешь!». Ну это же не мой, говорю, кинжал, а предка моего… Сыну его передам.