Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

Третьим на нашей, в усечённом составе планёрке, сидел мой товарищ, уже появлявшийся на этих страницах, — Саня из Москвы, тоже, кстати, монархист. Он поднял весёлые глаза, и перевёл взгляд с главы на меня и обратно.

— А расшифровать? — спросил Саня.

— Свобода. Потому что мы воюем за свободу. Справедливость. Потому что свобода без справедливости — это не свобода. Равенство. Потому что справедливость начинается с равенства. И ещё с одним «с» я пока не определился.

«Семья? Сила? — подумал я. — Пожалуй, нет».

Самое желанное для меня слово я произнёс вслух.

— Социализм? — чуть смягчая улыбкой эффект, спросил я, пока все закуривали, и тоже потянулся за сигаретой, в надежде на то, что секретарь (о, тоже слово на «с») пока не зайдёт.

Захарченко посмотрел на меня иронически: опять ты за своё.

Мы закурили и, взглянув друг на друга, практически хором произнесли третье искомое слово: «Совесть!»

Это было немного смешно, будто бы мы сговорились — но никто не сговаривался; да и смеяться мы тоже не стали, потому что разговор серьёзный; может быть, самый серьёзный из всех разговоров, что мы имели за время работы.

Свобода. Справедливость. Совесть. Равенство.

Лучшая из мне известных идеологий.

А то, что все составляющие этой идеологии предназначаются для русских людей — и всех живущих в братстве с русскими, включая, естественно, украинцев тоже, — уточнять не обязательно. Это и так всем нормальным людям ясно.

Равно как и мне понятно, что справедливости и равенства без социализма не бывает. Но я об этом никому не сказал на этот раз.

В итоге дело за малым: всё входящее в аббревиатуру «СССР» — однажды воплотить. Хотя бы в самых приблизительных чертах.

— Надо тебя познакомить с новым главой тельмановского района, — сказал Захарченко. — Зовут его Александр Сурсяков, по прозвищу Малой: из всех глав района он самый невысокий. Участвовал в боях за Еленовку и за донецкий аэропорт. Мехвод, который первым заскочил в аэропорт на танке. Имеет наградное оружие за храбрость. Позывной у него был Кобо. Сам из Донецка. Скоро приедет сюда.

— Видел его как-то в администрации, — вспомнил я. — Невысокий, темноволосый, располагает к себе. И лицо такое, добела отмыть уже нельзя… как только что из танка, действительно.

Приехавший Сурсяков вёл себя более чем скромно, разговаривал негромко. Он был в костюме и в замечательно белой, выглаженной рубашке. Но без галстука и с верхней расстёгнутой пуговицей.

Я не столько слушал их разговоры — тем более, что не до конца понимал специфику обсуждаемого, — сколько пытался вообразить мэра Тельманово влетающим на танке в разрушенный донецкий аэропорт. Вообще говоря, это было несложно.

Единственное, что могло помешать вообразить Сурсякова в виде бравого танкиста — его совершенно русского толка, не нарочитая, природная малословность. Он больше слушал.