Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

Я оглянулся по сторонам.

Этих людей действительно нигде не было.

То, что Захарченко — тоже в некотором роде националист, я выяснил при забавных обстоятельствах.

Мы возвращались ночью с «передка», обстрел мог начаться в любую минуту, поэтому охрана торопилась; я в темноте заскочил в первый попавшийся джип — из тех трёх, на которых мы сюда приехали. И сидел сзади, ровно за водителем.

Минут через десять, когда мы уже заехали в город, и вероятность того, что нашу колонну накроют, существенно снизилась, водитель вдруг спросил у меня:

— Захар, напомни слово, когда одна нация не недолюбливает другую, или даже не какую-то конкретную, а просто все остальные…

— Ксенофобия, — ответил я, подумав, что водителя не узнаю по голосу; да и вообще охрана Захарченко не расположена к общению: всякого человека, который проводит у главы много времени, они воспринимают как потенциальную угрозу. Не то, чтоб я сам по себе был угрозой — просто появление некоторых людей вблизи Захарченко иногда сопровождается резким изменением его планов. Например, сегодня на «передовую» мы поехали спонтанно.

— Да, точно: ксенофобия, — сказал водитель. — Надо сделать ксенофобию государственной идеологией.

Тут я, наконец, понял, что Захарченко по своей привычке снова сел за руль, и разговариваю я с ним; причём глава республики, с позволения сказать, валяет дурака.

В силу того, хотя бы, что на днях он посещал им же санкционированный международный праздник кухни всех народов, живущих на территории ДНР, — оказалось, что как минимум полтора десятка национальностей тут живёт. После этого ещё и заходили в ресторан, где обслуживают, разговаривая исключительно на украинском языке. Захарченко, узнав о таком новшестве, пожал плечами. Кажется, эта идея ему не очень понравилась; но если людям так захотелось — недосуг мешать, пусть делают, что хотят.

Украинский язык в ДНР, если кто не знает, имеет статус второго государственного.

— А если серьёзно — ты какой идеологии придерживаешься? — спросил я водителя, хотя видел, что Захарченко был не в настроении говорить серьёзно; кажется, не я первый заметил, что нахождение на передовой всегда существенно улучшает его — впрочем, и так более чем устойчивое — настроение; так что он, в подробности не вдаваясь, сказал:

— Если выбирать наиболее близкую… то я монархист.

— Александр Владимирович, — удивился я, — послушай, ты говоришь, что монархист, но при этом ты национализируешь все крупнейшие предприятия, строишь то, что называется «социально-ориентированной политикой», свободному рынку и местной буржуазии достаточно агрессивно не доверяешь, предпочитая плановую экономику и вообще авторитарные экономические механизмы… Ты, по сути, «левак», «социалист». А говоришь про монархизм.

Захарченко отнёсся к моим эскападам снисходительно и спорить не стал.

Однако на следующее утро та же тема вновь заявила о себе.

Похоже, Захарченко давно об этом думал. С утра глава молодой страны сказал, что республика уже есть, а чёткой и простой идеологии у неё нет. Должна быть.

— Идеология должна находиться внутри запоминающейся аббревиатуры, чтоб люди знали её назубок и могли вспомнить в любой миг, — объяснил Захарченко. — Я думаю, что идеология Донецкой народной республики будет заключаться в этих четырёх буквах: «СССР».

Скрывать не буду: я обрадовался.