Всячина

— Но, мам, — попытался возразить Мишка. — Я же ходил к тебе на работу. Но там и правда нет мест. Совсем нет.

— Сынок, — сказал папа. — Ты и ко мне на работу ходил, я узнавал. А что, в городе нет других мест? Только с родителями? Только с их авторитетом? Тебе уже не десять лет, за руку водить тебя просто некому. И потом, деньги потрачены, билет куплен, дедушка предупрежден. Помнишь дедушку?

Мишка дедушку практически не помнил. Помнил только, что городок там небольшой. Что у деда — большая белая борода. И еще сад помнил и яблоки, которые можно было рвать прямо с веток.

Впереди была унылая осень и такая же унылая зима, когда каждый день родители будут спрашивать, нашел ли он себе работу, ищет ли он работу вообще, есть ли какие-то подвижки… Ну, раз не сдал сессию, раз выкинули из университета, так надо же работать! Ага, а родители тогда — зачем? Ну, это так, для смеха, конечно. Мишка и сам понимал, что просто нужны деньги. Без денег в современном мире — никак. Даже просто играть в правильные игры стоило денег. А если ставить на футбол, или еще можно в карты играть… Или вот, скажем, лотерея — но лотерейные билеты опять же стоили денег. А денег, сказала мама, давать не будут. Сколько заработает, столько и получит.

И так — до самой весны. Или даже дольше. Тогда, выходит, лучше уехать. Лучше еще и тем, что в провинции он, Мишка, будет просто как король — столичный житель, а не всякий там деревенский.

Поэтому он еще поломался для виду, одновременно обдумывая, что и как взять с собой, кого предупредить, что связь только в Интернете, с кем созвониться. А потом взял конверт, достал билет…

— Это как? Завтра? Завтра утром?

— А ты бы хотел через месяц? Или, может, через два?

— Но у меня могут быть свои дела…

— Какие у тебя могут быть дела? Из университета выгнали. Книги ты сдал — я проверяла. На работу не устроился, то есть отрабатывать две недели не надо. Какие еще у тебя дела?

Мишка мог бы, конечно, порассказать о делах. Но лучше не надо. Не поймут они, что надо появиться в тусовке. Надо всех заранее предупредить. Надо сделать суровый вид уезжающего в далекую Тьмутаракань. Надо, чтобы девчонки жалели, а пацаны жали руку и наливали пиво и вино и водку, и вообще всякие разные вкусные напитки. И это, конечно, не две недели, но…

— Ну, ладно, ладно, — примиряюще забормотал папа. — Сегодня у тебя еще половина дня целая. Позвони, напиши, наконец, предупреди как-то. А утром я тебя сам провожу. Завтра же суббота.

Завтра была суббота. Был поезд. И почти сутки неторопливой езды среди серых унылых своим однообразием полей и желтеющих рощ. Потом темный лес. И еще лес. И снова лес. Редкие полустанки и переезды, на которых стояло просто смехотворное количество автомобилей. Они, наверное, это называют тут пробками. Какие-то босоногие мальчишки, бегущие вдоль насыпи и машущие руками. Дачники на высоких асфальтированных платформах, ожидающие своей электрички. Рыбаки в неизменных грязных брезентовых плащах и с удочками разного размера. Скучные дома чуть в стороне. Иногда вдруг яркий купол церкви на пригорке. И снова лес, лес, лес.

Мишка засыпал и снова просыпался. Делать в поезде было совершенно нечего. Интернета тут не было. Есть не хотелось. Хотелось лежать и дремать под монотонный перестук колес, иногда прислушиваясь к разговорам внизу.

Вдруг мужики, соседи снизу, обсудившие уже все подряд, от стран и политики до мест, кто и где бывал, переключились на США.

И там — наши! Нет, представь, их штрафанули в первый же день! Стояли на разгрузке в порту. Отошли за гаражи — чисто перекурить. Ага. Гаражи — контейнеры. Вот, отошли, откинулись — полиция летит. А там у них сверху летает вертолет и всех вот таким (показывает руками) объективом снимает. И их, выходит, сняли, как они там закурили на солнышке. Полиция приехала и молча всем штраф выписала. Всем сразу. Это в первый же день, представь!