«Вся жизнь моя — гроза!»

Среди гвардейских офицеров были люди, которые не хотели мириться с положением дел в России — с безграничной властью царя, рабством крестьян, беззаконием, бесправием. Эти люди считали, что самовластье и рабство позорят великую страну.

Они повторяли слова крестьян, вчерашних воинов: «Мы проливали кровь, а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа».

Они вспоминали, как после победы над Наполеоном гвардия возвращалась в Петербург. Царь Александр Первый на рыжем коне ехал впереди колонны. Вдруг улицу перед ним перебежал мужик. Царь пришпорил коня и бросился на мужика с обнажённой шпагой. Храбрым боевым офицерам было стыдно за царя.

Они собирались и размышляли о том, как избавить Россию от царя, от рабства, как сделать ее справедливой и свободной страной. Собирались они, конечно, тайно, чтобы их рассуждения и споры не подслушал никто чужой. Так складывались тайные общества.

Когда гвардия, сопровождавшая царский двор на празднование пятилетия Отечественной войны, прибыла в Москву, некоторые из офицеров решили, что настала пора действовать. Один из них объявил, что возьмёт два пистолета, пойдёт в Кремль, к Успенскому собору, и, когда после торжественного молебна царь выйдет из храма, одним выстрелом убьёт его, а другим себя. Тогда, говорил он, это будет не убийство, а как бы поединок. Но на место убитого царя мог сесть новый, ещё более жестокий тиран, — неизвестно, захочет ли он ввести справедливые законы, освободить крестьян. И участники тайного общества решили серьёзнее обдумать свои будущие действия, лучше подготовиться к выступлению...

По случаю пятилетнего юбилея Отечественной войны учитель заказал Александру торжественное стихотворение — оду. Для примера дал ему оду великого Ломоносова, написанную восемьдесят лет назад на победу над турками:

Крепит Отечества любовь
Сынов российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку...

Александр сердито ломал перо в перемазанных чернилами пальцах, рвал исписанные листы. Ода не получалась. Приходили в голову и звонкие слова, и рифмы, но чувствовал Александр — его голоса не слышно: не Полежаев говорил в оде, а Ломоносов, которому он подражал.

В промозглый февральский день школьников повели на Красную площадь — смотреть открытие памятника Минину и Пожарскому. Александр стоял в толпе у Торговых рядов, за спиной памятника. Сырой снег сыпал не переставая; под ногами хлюпала слякоть. По площади торжественным маршем проходили войска. Шагали широкой колонной по пятнадцать в ряд, крайним слева в каждом ряду шагал барабанщик. Ряды держали равнение на памятник — подбородки у солдат браво приподняты, взор устремлён в одну точку.

Александр вообразил себя бывалым воином, видавшим Бородино, гнавшим неприятеля от Москвы, из России.

Вот он шагает в строю, невысокий, на левом фланге, — грудь вперёд, руки плотно прижаты к бокам, нога с вытянутым в струнку носком поднимается высоко и затем опускается крепко, на всю ступню, летят из-под ноги снежные брызги; рядом барабанщик, часто взмахивая палочками, выбивает дробь. Вскинув подбородок, Александр схватывает взглядом бронзового Минина, зовущего к бою, Пожарского, готового подняться с мечом: герои двенадцатого года перед героями-предками клянутся в верности Отечеству. Александру чудится: он слышит слова клятвы. Он повторяет их, губы его шевелятся. Слова ложатся строго, крепко — парадным печатным шагом.

Александр позабыл, что ноги замёрзли, что сырость пробралась за воротник.

Ода получалась.

...Памятник Минину и Пожарскому установили на Красной площади, лицом к кремлёвской стене, спиной к Торговым рядам. Он сразу же пришёлся по душе москвичам. Они любили подолгу разглядывать памятник, друзья назначали возле него встречи, перед ним всегда толпился народ. Люди с уважением смотрели на отлитых в бронзе героев своей истории: широким взмахом руки Минин как бы обводил просторы ждущей свободы земли, Пожарский поднимался, опираясь на меч.

Поэты

Кроме обычных испытаний, в гимназии, где учился Полежаев, устраивались открытые экзамены. В назначенный день съезжались гости — учёные, писатели, чиновники; ученики выходили один за другим и перед всеми отвечали на вопросы учителя, пересказывали отрывки из книг, декламировали стихи, читали собственные сочинения на разные темы.

Александр был уже в последнем, четвёртом классе, когда на экзамен по русской словесности пришёл профессор университета и поэт Алексей Фёдорович Мерзляков. Его встретили с большим почётом. Мерзляков написал много разных стихотворений, сочинял слова для хоров, которые исполнялись по торжественным случаям, переводил стихи древних поэтов; многие образованные москвичи собирались в университетской аудитории, чтобы послушать его лекции о поэзии. Но лучше всего людям были знакомы песни Мерзлякова. Кажется, не было русского человека, который не знал бы и не любил грустную песню «Среди долины ровныя»: