Вся жизнь

Вслед за торжественным открытием верхней станции канатной дороги настали самые счастливые месяцы в жизни Андреаса Эггера. Он ощущал себя маленьким, но оттого не менее значимым колесиком гигантской машины под названием «прогресс». Иногда, засыпая, он представлял, как сидит в животе у этой машины, неудержимо прокладывающей себе путь через леса и горы, как с него сходит семь потов, но тем самым он помогает ей продвигаться вперед. Выражение семь потов Эггер взял из потрепанной книжки для чтения – Мари нашла ее под скамьей в трактире и вечерами зачитывала ему отрывок-другой. В той книжке, помимо всяческих рассуждений о городской моде, садовых работах, содержании мелких домашних животных, а также расхожих нравоучений, нашлась и повесть. Главный герой, обедневший русский дворянин, на протяжении целой зимы вез в карете через пол-России свою возлюбленную, одаренную необычными способностями девушку-крестьянку, чтобы спасти ее от преследования слепо верящих в Бога деревенских старейшин, и ее отца в том числе. Повесть закачивалась трагически, зато содержала в себе множество так называемых романтических сцен, Мари зачитывала их с легкой дрожью в голосе, а Эггер испытывал диковинную смесь отвращения и восхищения. Прислушиваясь к словам Мари, он чувствовал, что под одеялом медленно разливается жар, способный, как ему казалось, вскоре заполнить всю хижину. Каждый раз, когда обедневший дворянин и крестьянская дочь мчались в своей карете по заснеженной степи, слыша за собой топот лошадиных копыт и гневные крики преследователей, и когда она, охваченная ужасом, бросалась в объятия своего спутника и задевала подолом испачканного в дороге платья его щеку, Эггер доходил до предела. Отбрасывая одеяло прочь, горящими глазами он смотрел в мерцающую темноту под потолком. Тогда Мари бережно убирала книжку под кровать и задувала свечу.

– Иди ко мне, – шептала она в темноте, и Эггер повиновался.

В конце марта 1935 года, после захода солнца, Эггер и Мари сидели на пороге своего дома и смотрели на долину. Последние недели выдались снежными, но неожиданно наступившее тепло вот уже два дня возвещало о начале весны, повсюду таял снег, а птенцы ласточек днем высовывали клювики из гнезда под крышей. С утра до вечера ласточки таскали в клювах своим птенцам то червяков, то жучков, Эггер даже сказал как-то: мол, их помета хватит на фундамент для еще одного дома. Мари любила птиц, считала их крылатыми оберегами, которые отводят от дома всякое зло, так что они договорились оставить гнездо и помет как есть.

Эггер разглядывал деревню и противоположную сторону долины. Во многих домах уже зажегся свет. Недавно в долину провели электричество, так что порой можно было разглядеть то в одном, то в другом окошке, как старик крестьянин, сидя у себя комнате, удивленно уставился на яркую лампу. Загорелись огни и в лагере, из тонких железных труб в затянутое облаками вечернее небо вертикально вверх поднимался дым. Издалека казалось, будто облака привязаны к крышам домов тонкими нитями и висят над долиной, подобно громадным, бесформенным воздушным шарам. Кабины Синей Лизль замерли на месте. Эггер представил, как именно в этот миг два специалиста-техника ползают с масленками в руках в машинном отделении, смазывая шестеренки механизма. Только-только закончилось строительство еще одной канатной дороги, а для третьей в соседней долине уже начали вырубать в лесу просеку, шире и длиннее, чем первая и вторая вместе взятые. Эггер смотрел на собственный клочок земли, лежащий перед ним на крутом склоне, весь покрытый снегом. Он чувствовал, как внутри него маленькими теплыми волнами поднимается тепло: он доволен жизнью и больше всего хотел бы прямо сейчас вскочить и прокричать о своем счастье на весь мир, но Мари сидела рядом так спокойно и тихо, что он тоже не сдвинулся с места.

– Думаю, нам бы надо побольше овощей, – сказал он. – Я могу расширить огород. Тот, что за домом. Сажали бы картошку, лук, еще что-нибудь.

– Да, было бы неплохо, Андреас, – ответила Мари.

Эггер взглянул на нее. Обращалась ли она к нему прежде по имени? Нет, такое впервые, и как необычно! Тыльной стороной ладони Мари потерла лоб. Эггер отвернулся.

– Посмотрим, могут ли вообще овощи расти на этой почве, – добавил он, ковыряя носом ботинка мерзлую землю.

– Что-нибудь да вырастет! Что-нибудь совершенно замечательное, – утешила его Мари.

Она сидела, слегка откинувшись назад, и в тени дверного проема Эггер не мог разглядеть ее лицо. Только глаза – две блестящие капельки – сияли в темноте.

– Почему ты так смотришь? – тихо спросил он.

Вдруг Эггер почувствовал себе неловко: вот он сидит рядом с этой женщиной, такой близкой и такой чужой одновременно. Слегка подавшись вперед, Мари положила руки на колени. Они казались необычайно нежными и белыми. Как поверить, что несколько часов назад она этими самыми руками колола дрова? Эггер коснулся плеча Мари, не отводя взгляда от ее белоснежных рук, но зная, что в этот миг она улыбается.