Вся синева неба

Все здесь, разложено на столе перед ними. Шесть ящиков, полных продуктов, напитков, всевозможных материалов для украшений. В пристройке царит суета. Они убирают припасы, распаковывают краски, ленты, блестки. Жоанна вытирает стол и освобождает место для изготовления гирлянд. Эмиль внимательно смотрит, как она работает, то и дело запуская руку в пакет с конфетами. Утренняя растерянность забыта. По крайней мере, на время.

— После обеда… думаешь, мы закончим украшения для елки? — спрашивает Эмиль с полным ртом.

Жоанна старательно обматывает прозрачной ниткой еловые ветви, связывая их в круг. Потом она режет золотую ленту и делает маленькие бантики, которые прикрепляет по обе стороны венка. Получается красиво.

— Ммм, — задумчиво тянет она. — Не знаю… А что?

— Я подумал… Давно мы не проводили сеансов медитации…

Она поднимает голову, удивленная.

— Правда? Мне казалось, что тебе это скучно.

Эмиль качает головой и глотает шоколадку, прежде чем ответить.

— Я думаю, мне это помогает… знаешь, когда я не понимаю, что здесь делаю или… или почему я уже одет, когда уверен, что только что встал… Ну вот, я делаю, как ты говорила. Сосредотачиваюсь на настоящем моменте и опустошаю голову.

Она улыбается ему с ноткой нежности.

— Это хорошо…

Она снова переключает внимание на золотые бантики. Ей не хочется думать об утренней сцене, которую он совершенно забыл. Хочется верить, что это был лишь отдельный провал, а не начало распада.

— Так ты согласна?

Она поднимает голову с жутким ощущением, будто на грудь что-то давит.

— А?

— Насчет медитации.

— А, да, конечно!

Он встает, выглядывает в окно.

— Пойду покормлю Мистика. Я скоро.

Она кивает. В затянутое дымкой окно ей видно, как он идет по снегу и Мистик бежит к нему. Он присаживается на корточки, лепит снежок и запускает его вдаль. Мистик принимается лаять и искать вокруг. Эмиль разговаривает с ним. Она улавливает несколько слов: «Ищи!», «Где он?» Жоанна продолжает вязать золотые бантики с этим неотвязным чувством, будто грудь ее сжимают тиски.

Сен-Сюльяк. Она пытается вернуться в Сен-Сюльяк…

— Папа!

Голос Жоанны разнесся по всему каменному домику, и Жозеф в тревоге бежит в ее комнату.

— Что случилось?

Он находит ее сидящей на кровати с открытой книгой на коленях, руки обхватили живот, округляющийся с каждым днем.

— Что случилось? — со страхом спрашивает Жозеф. — Что-то не так с ребенком?

У Жоанны вытаращены глаза, она застыла, как будто сосредоточилась на чем-то или пытается что-то услышать.

— Жоанна? — ласково зовет ее Жозеф.

Она потихоньку приходит в себя, и полуулыбка медленно проступает на ее лице.

— Он шевелится…

Жозеф вздыхает с облегчением и садится рядом с ней.

— Это в первый раз?

Она кивает. Она купается в чистом восторге, руки судорожно сжаты на животе. Ее улыбка не обращена ни к кому в отдельности. Выждав несколько секунд, Жозеф спрашивает ласково:

— Хочешь, чтобы я позвонил Леону?

— Пожалуйста.

Очень скоро Леон стучит в дверь маленького домика в лихорадочном нетерпении.

— Где она? — спрашивает он Жозефа, встретившего его с серьезным видом.

— В своей комнате.

Он почти бежит. Падает на колени у кровати и, схватив руки Жоанны, шепчет:

— Жо…

Она смотрит на него, не выказывая никаких эмоций.

— Жо, мне жаль, мне так жаль.

Жоанна качает головой, не давая ему продолжать.

— Ребенок шевелится, — спокойно сообщает она.

Глаза Леона мечутся, смотрят то на круглый живот Жоанны, то на ее лицо. Он в нерешительности. Что сейчас важнее всего? Ребенок? Вымолить прощение Жоанны? Он прижимается лицом к Жоанниному животу, продолжая шептать:

— Я рад, что ты меня вызвала. Я обещаю тебе, я сделаю все, чтобы ты меня простила. Жо…

Он вдруг осекается, вытаращив глаза.

— Жо, он… Жо!

Он выпрямляется, прижимает обе ладони к животу Жоанны. В глазах оторопь. Он повторяет:

— Жо, он…

Она наконец улыбается. Впервые улыбается ему после их ссоры.

— Я знаю.

— Он шевелится!

— Я знаю.

Она невольно улыбается восторгу Леона. Он не может усидеть на месте. Держит руки на ее животе, прижимается к нему ухом, потом губами и кричит:

— Привет! Эй, там, привет! Я…

Он снова выпрямляется, и они обмениваются растроганными улыбками. Конец фразы тонет в недоверчивом возгласе:

— Я папа!

Жоанна смеется, крупные слезы текут по ее щекам. Леон целует ее живот. Она гладит его волосы. Ребенок шевелится. Она больше не хочет, чтобы он уходил. Никогда.

—

— О чем ты думаешь? Чему улыбаешься?

Она вздрагивает, услышав голос Эмиля. Она вернулась в кухоньку в Аасе с залепленным снегом окном.

— Ты уже пришел?

Он садится и выкладывает перед ней десяток апельсинов.

— Что ты делаешь? — удивляется она.

— Я очищу апельсины, высушу корки на печи… и сделаю тебе твой настой.

Она удивленно улыбается.

— Правда?

— Да. Так ведь надо делать, верно?

Она встает, и стул поскрипывает на плиточном полу старой кухоньки.

— Да. Я помогу тебе.

В кухоньке пахнет апельсинами и костром. Апельсиновые корки грудой лежат на столе, и Эмиль показывает на салатницу, куда они сложили голые апельсины.

— Теперь надо все это съесть.

Он засовывает в рот сразу четверть. Жоанна встает и ровненько раскладывает апельсиновые корки на камине.