Несмотря на вагинальные откровения и презентацию “Оскара”, моя жизнь замедлилась до “скорости души” в точности так, как я и хотела. Дом дочери стал для меня утробой, где я вынашивала самое себя, – там я, говоря словами моего доктора Сьюзен Блюменталь, вступила в пору “младенчества перед вторым взрослением”. Это было приятное ощущение – похожее чувство возникает, когда попадаешь по теннисному мячику самым центром ракетки. Моя эволюция происходила постепенно, маленькими шажками, которых я могла бы и не заметить,
Не могу сказать, что я до конца осознавала перемены в себе. Однако я чувствовала, как что-то постепенно раскрепощается в самой глубине моей души. Мои отношения с людьми начали меняться. Я больше не реагировала на всё пассивно (и это просто поразительно, если учесть, что раньше я вела себя так почти всегда). Я стала отстраненной, но мое сердце раскрылось. Пространство между мной и другими людьми словно наполнилось какими-то новыми колебаниями энергии, которая резко возрастала, когда я ощущала связь с другими женщинами. В старые времена, идя на вечеринку, я гадала: “Понравлюсь ли я им? Покажусь ли достаточно красивой и интересной?” Теперь же я шла, думая: “А так ли мне хочется туда идти? Будет ли там кто-нибудь, с кем мне интересно?”
Через месяц-другой Ванесса дала понять, что мне пора задуматься о переезде. Своего дома у меня больше не было – я продала его, рассчитывая устроить семейный очаг (или, скорее, очаги) с Тедом. Когда стало ясно, что мы расстанемся, передо мной встал вопрос, где я буду жить. Примерно трех секунд оказалось достаточно, чтобы понять: я хочу остаться в Атланте. Это решение было таким скоропалительным и неколебимым, что я сама удивилась – а уж как удивились многие мои друзья в Нью-Йорке и Калифорнии! В какой-то момент начинаешь чувствовать, что пришло время пустить корни. Так почему бы и не в Атланте? Мне было шестьдесят два; здесь жили Ванесса, Малкольм и Лулу; в Джорджии у меня появились добрые друзья; здесь я участвовала в важной работе, которую моя организация по борьбе за предотвращение подростковой беременности в штате Джорджия проводила со школьниками обоих полов и их родителями, и мне хотелось быть там, где я нужна. Хватит мотаться по свету, как перекати-поле! Кроме того, мне нравится Юг с его чеховской неспешностью, любовью к разговорам ради разговоров, с его юмором и дружелюбием; нравится, как здесь передают шутки из уст в уста, словно фамильные драгоценности, и каждый раз смакуют их точно впервые, нравится терпимость южан к чужим идиосинкразиям… А где еще вы слышали выражения вроде “душитель лягушек” (сильный ливень) или “грустней беременной утки” (будто в воду опущенный)?
Но у моей любви к Югу есть и другая причина. Большую часть жизни я провела в передовых, относительно высокоразвитых приморских городах вроде Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. Мне надоело слушать, как их обитателей ругают за элитарность, оторванность от американского народа. Когда-то для того, чтобы понять Америку, мне понадобилось поехать во Францию; и точно так же надо было переехать в Джорджию, чтобы признать по крайней мере частичную правоту этих обвинений. Вместе с тем я осознала и другое, что сразу нашло отклик у деятельной стороны моей натуры: если можно вызвать какие-то перемены на Юге, то и везде можно. Здесь реальный мир, а не лубочные голливудские декорации. История Юга ближе к поверхности – возможно, потому что в пору Гражданской войны сама здешняя почва и человеческие души были так обильно политы кровью, что ее следов никогда уже не отмыть до конца, и этого не понять ни северянам, ни жителям Западного побережья.
Итак, я пустилась в новое житейское путешествие в одиночку – стриженая южанка, которая смутно представляет себе, куда заведет ее эта почти нехоженая тропа, хотя и уверена в правильности своего выбора.
Глава 3
Я покидаю дом отца