Вся моя жизнь

В свое время я не могла оплакать мамину смерть и не хотела, чтобы меня опять душили изнутри невыплаканные слезы, поэтому приняла осознанное решение позволить себе сполна переживать папин уход. Я перебралась к Шерли и осталась на неделю. Все дни напролет приходили люди, чтобы отдать папе дань уважения. Мы вместе сидели перед телевизором и слушали панегирики, которые ему возносили целую неделю. К моему великому изумлению, горевали далеко не мы одни. Это была потеря для всего народа. Папа был публичным человеком, героем, который принадлежал не только нам. Он руководствовался в жизни главными американскими ценностями. Он олицетворял наши идеалы и идеалы нашей страны. Как он сам говорил, некоторые типажи – бедных, бесправных рабочих и тех, кто помогал им стать сильнее, – казались ему более интересными, потому что оказывали влияние на него, и он сам становился лучше. Однако теперь я понимала диалектику этого явления – на самом деле он обладал многими из этих качеств.

В те дни я сделала еще одно открытие – не стоит недооценивать роль правил вежливости. Я частенько избегала писать знакомым, потерявшим своих близких, – просто не знала, что сказать. Теперь я поняла, что ценны любые письма, бессвязные или витиеватые – всё равно; по ним ты видишь, что кто-то скорбит вместе с тобой, что твоему горю сочувствуют. Два из них произвели на меня особенно сильное впечатление – очень проникновенное письмо от Карла Дина, мужа Долли Партона, который восхищался моим отцом, и от дочери Гэри Купера, Марии, написавшей о том, как тяжело потерять отца, если он к тому же был национальным героем.

Во время траура я подолгу сидела под каким-нибудь плодовым деревом в папином саду, пытаясь навести порядок в своих чувствах. Многое еще предстояло продумать и понять, но постфактум я вижу, что именно тогда начала учиться спокойствию – учиться быть, а не делать. Я благодарна судьбе за наш общий фильм “На Золотом пруду” и за то, что я успела сказать ему о своей любви, пока не стало слишком поздно. Я ощутила в себе готовность признать, что он дал мне очень многое, пусть и не всё, чего я от него ждала. Ко мне пришло понимание того, что теперь, когда его нет, некоторые стороны моей личности получат признание, – правда, я не могла точно сказать, какие именно. Жаль, что по его просьбе у нас не было заупокойной службы, жаль, что его кремировали, а не захоронили в землю. Мне всегда нравились могилы. Они позволяют явственно ощутить присутствие души. Если бы я могла прийти на папину могилу и прикоснуться к камню, мне было бы легче вспомнить его и поговорить с ним. Но не мне было выбирать. Я тогда твердо решила для себя – пусть меня похоронят в земле, чтобы моим детям и внукам было куда прийти и преклонить головы.

Мне кажется, нельзя жить полноценно, не отдавая себе отчета в том, что мы смертны. Фред Бранфман, мой друг, называет это “жизнеутверждающей подготовленностью к смерти”. По-моему, не жить по-настоящему гораздо хуже смерти.

Наблюдая за тем, как уходит мой отец, я поняла, что страшусь не самой смерти – я боюсь умирать, жалея, что чего-то не сделала и не сделаю уже никогда. Понимание этого определило мои жизненные планы в третьем акте. Если я хочу, чтобы Ванесса спала сладко, этим надо озаботиться сейчас – и я озаботилась. Если я хочу жить так, чтобы моя семья стала крепче, об этом тоже надо позаботиться сейчас.

Вероятно, мои первые представления о загробной жизни можно было примерно описать фразой моего отца из “Гроздьев гнева”, взятой в качестве эпиграфа к этой главе. Плоть бренна, но я верю, что наши души – тот самый двадцать один грамм, который, как говорят, люди теряют в свой смертный час, – становятся частью “огромной души, одной на всех”. Наша энергия рождается в будущем, в телах наших детей и близких. Я это поняла. Папа приснился мне – его лицо лучилось счастьем, он вышел из-за куста и сказал мне, чтобы я не беспокоилась о нем. Я вижу его в том, как грамотно Ванесса готовит компост и выращивает разные растения. Я смотрю на сценическую манеру Троя, слышу, как он произносит свои реплики, и вижу своего отца – при том что мой отец умер, когда Трой был совсем маленький. Я вижу это в своем стремлении и стремлении моих детей к справедливости. Мой папа живет во всех этих проявлениях.

Глава 20 Кино

Врачи и адвокаты работают по призванию.

Плотник и слесарь знают, что они будут делать, когда их вызовут.

Им не надо вытягивать свою работу из себя, самим открывать ее законы, а потом выворачиваться наизнанку перед взыскательной публикой.

Энн Труитт. “Дневник: журнал художника”