Всевышний

– А! – сказал он, – если вы принимаете эту максиму буквально! Что меня поражает, это ваша привязанность, даже больше: настоящее почитание властей. Вы выражаете это почитание каждым своим жестом. Мало того, вы чеканите его в формулу. Простите меня, на первый взгляд это кажется почти что угодничеством: так и подмывает сказать, что вы чиновник, что вы ищете повышения. Но не обижайтесь на эту мысль, я ее тут же отбросил. Я даже спрашиваю себя, не питают ли вас совершенно иные мысли, слишком уж вы много об этом говорите, слишком много размышляете, это так необычно.

Да, подумал я, я уже слышал эти слова.

– Хочу вам кое-что рассказать: у нас в госпитале уже пятнадцать лет служит один кассир; это очень порядочный и работящий парень, у него большая семья, но некоторые из его детей работают, так что в целом они живут в достатке. Этого кассира несколько раз удостаивали знаков отличия, но в силу каких-то нарушений он попал под подозрение и был вынужден вернуть все эти награды. После этого за ним тщательно наблюдали и убедились, что он ворует. Ну и вот, я прочел поданный его начальниками рапорт: его обвиняют не в воровстве, а в заговоре и саботаже.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Хочу поведать и еще одну историю. Все в той же клинике есть дежурный по палате, весьма недалекий, действительно простая душа. Он подметает, оказывает мелкие услуги, но все, что делает, он делает как попало. Естественно, платят ему совсем гроши. Заметьте, что это хороший парень, этакий мечтатель; тем не менее было бы уместнее освободить его от всех работ. Но знаете, почему его оставляют? Мне это объяснил сам директор: он все же приносит пользу.

– Это выдуманные истории, – внезапно откликнулся я. – Ненавижу подобную манеру выражаться. Впрочем, я плохо себя чувствую, мне кажется, я должен поспать.

Он встал и посмотрел на меня с сочувствующим видом.

– Действительно, вам, кажется, не по себе. Простите меня, мне не стоило заходить. Я видел, как вы поднимаетесь по лестнице с девушкой, которая живет на этом этаже. Мне показалось, что сегодня мое посещение будет вам не так неприятно. Кстати, я пришел как раз для того, чтобы спросить об этой девушке.

– Что?

– Я ее не знаю, знаю только, что она заведует маленькой фотостудией. У меня есть для нее некая специфическая работа. Вы психолог: могу ли я ей доверять?

– О чем это вы?

– Очень просто: не поможет ли она мне изготовить фальшивые удостоверения личности?

Я посмотрел на него.

– Отлично вас понимаю, – сказал я. – Вы пытаетесь раздразнить мой ум ошеломляющими историями. Но они меня не смущают. Хотите, чтобы я прокомментировал случай с вашим кассиром? Он оказался повинен в заговоре, поскольку нет ничего выше закона. Ведь все правонарушения суть заговоры против закона: ты хотел бы ему не подчиняться, но, поскольку это невозможно, приходится восставать против его законности. В былые времена можно было удовольствоваться кражей, теперь через кражу совершается бесконечно более тяжкое преступление, самое ужасное из всех, – и все же преступление, которое не реализуется, которое проваливается, от которого только и остается, что ничего не значащий след, воровство. Все это сплошное ребячество. И еще, почему вы напомнили то, что я сказал по поводу своих частных отношений, почему вслед за этим под смехотворным предлогом заговорили об этой девушке? Яснее некуда, все ваши речи – намеки. Поверьте, возможно, я брежу, но ваше вмешательство ни к чему не приведет: вы ничему меня не научите, вы выражаете только то, что думаю я, и когда говорите, то это говорю я, а не вы. Так что вам меня не смутить.

– Прошу меня простить, – сказал он, – это самое настоящее недоразумение. Напротив, я весьма вам симпатизирую.

– Дело не в симпатии. Впрочем, все это неважно. Я, возможно, как вы говорите, услужлив, но это слово меня не оскорбляет. По отношению к кому могу я быть услужлив? Напротив, я горд и независим, вот почему я услужлив. Вы, вы сами услужливы.

– Умоляю, успокойтесь. Если хотите, я немедленно уйду. Позвольте все же сказать еще пару слов. Не знаю, каким вам видится этот мир, вы выражаетесь весьма странным образом. Но имеется и другая точка зрения. Вы находите это общество совершенным. Почему? Для меня это всего-навсего некая несправедливая система, горстка людей против массы. Каждый день на дне общества класс без имени и без прав прирастает тысячами личностей, каковые в глазах государства перестают существовать и исходят как этакая плесень. Устранив, вычеркнув их, государство в дальнейшем может требовать, чтобы все, что существует, прославляло его и ему служило. В этом его лицемерие. В глубине своей оно коварно и лицемерно. Оно поставило себе на службу все, что ты только можешь сказать или сделать. Не найдется ни одной мысли, которая не несла бы на себе его мету. Таковы все правительства.

– Вы меня не удивляете, – сказал ему я. – И ничуть не шокируете. Вы – не более чем отжившая свое старая-престарая книга, ничего более. А теперь оставьте меня.