Всевидящее око фараона

Анечка очень похудела, осунулась, глаза ее всегда были на мокром месте, но она не жаловалась, чувствуя себя виноватой перед мужем, хлопотала, суетилась, устраивала дела. Весел и бодр был только Николай Иванович. Он иногда по несколько раз на дню забегал к дочери и зятю, лучась энергией и радостным предвкушением, не замечая царящей в доме атмосферы. Анечка силилась улыбаться, кивала, соглашалась со всем, а потом плакала потихоньку на кухне. Ей казалось, что так счастлива, как они были с Федей счастливы в этот год в Париже, она уже никогда не будет.

Пришел день отъезда. Их провожали на вокзале многочисленные знакомые, их целовали, обнимали, благословляли, желали удачи, просили писать. А потом поезд тронулся, стал набирать ход, отрывая их от прежней привычной жизни, обрывая все связи и унося в неизвестность.

Въезжали в Россию в полупустом вагоне. Кроме них в нем ехали члены советской торговой делегации, трое иностранных специалистов, приглашенных на работу в Советскую Россию, человек семь таких же, как они, эмигрантов, возвращающихся на Родину. Николай Иванович всю дорогу суетился, перезнакомился с попутчиками, особенно его интересовала советская делегация. Он назойливо расспрашивал их о подробностях жизни в России, то и дело прибегал в купе пересказать Анне и Федору услышанное. Супруги из купе выходили редко, знакомиться ни с кем не желали, Анна все время жалась к мужу, Федор угрюмо молчал. Но тестя это обстоятельство нисколько не смущало. На границе он рвался на перрон, упасть на колени и поцеловать землю отчизны. Анечка его еле отговорила.

В Россию они въезжали в середине мая, все цвело, благоухало, бело-розовая дымка цветущих садов, сочная зелень травы вызывали в душе Николая Ивановича небывалый, безудержный восторг. Немного смутили его лишь обезглавленные макушки церквей, но комментировать данное явление он не стал, а только отметил большое количество возделанных полей, а на подъезде к Москве даже работающий в поле трактор.

Выйдя на перрон, Николай Иванович предпринял еще одну попытку упасть на колени и поцеловать землю отчизны, Федор и Анна его снова с трудом удержали, ухватив за руки. Встречал их лично граф Толстой на своем авто, он отвез их в гостиницу, довольно приличную. Туда же, кстати, доставили и их попутчиков.

Время, проведенное в Москве, слилось потом в памяти Федора в какую-то мешанину бумажной суеты, хождений по кабинетам, постных неинтеллигентных лиц советских чиновников, ожидания, толп народа на улице. Все чужое, непривычное.