Всевидящее око

Я почти взбежал по лестнице, выводящей из сада Костюшко на дорогу. Я радовался, что вновь могу просто идти и больше не надо сражаться за каждый дюйм. Вот только где я раздобуду еду в это время дня? Я почти подошел к гостинице, как вдруг рука нащупала в кармане плаща кусочек пеммикана[164]. Не знаю, сколько он там пролежал. Пеммикан стал бурым и совсем жестким, но это лучше, чем ничего. Я тут же повернул назад.

Леи на скамейке не было.

Неужели она намеренно отослала меня, чтобы свести счеты с жизнью? Я подошел к обрыву и глянул вниз. У меня отлегло от сердца: внизу были только камни, лед и вода. Тогда я стал осматривать окрестные кусты и деревья. Не найдя там Леи, я двинулся по песчаной дорожке, вьющейся мимо полуразрушенных укреплений, где когда-то стояли орудия. Лея как сквозь землю провалилась. Остался лишь ее голос. Куда бы я ни повернулся, я слышал одну и ту же фразу:

– Все образуется.

Знакомая фраза. Ее часто повторяла моя дочь.

Рассказ Гэса Лэндора 36

Профессор Папайя не любит, когда у него появляются сюрпризом. Как мне думается, это не позволяет ему приготовить собственные сюрпризы и ошеломить гостя. А без сюрпризов он… Скажу лишь, что я почти не узнал человека, открывшего мне дверь.

Впрочем, начну по порядку. Не найдя нигде Леи, я оседлал Коня и отправился к Папайе. Пока ехал, короткий зимний день кончился. Надвигались ранние сумерки. Профессорский двор выглядел довольно уныло. Кусты жасмина и жимолости сбросили листья. Под ногами уже не хрустели лягушачьи косточки. Не было ни птичьих клеток, некогда висевших на грушевом дереве, ни дохлой гремучей змеи у порога.

Не было и самого Папайи. Во всяком случае, я так подумал, когда увидел на пороге человека в драных панталонах и кое-как натянутых чулках. На шее у него висело распятие из слоновой кости.

«Вот так выглядит знаменитый профессор, когда его никто не видит, – подумал я. – Заурядный церковный сторож, удалившийся на покой».

– Лэндор, я не ждал сегодня гостей, – вместо приветствия буркнул Папайя.

Мы были не настолько с ним дружны, чтобы я мог приезжать к нему, когда заблагорассудится. Я растерянно остановился, вдыхая ядреный запах давно не мытого профессорского тела и не зная, чем кончится мое самовольное вторжение. Потом Папайя с крайней неохотой отошел от двери и впустил меня в дом.

– Вчера, Лэндор, я бы угостил вас воловьим сердцем…

– Спасибо, профессор. Я ненадолго.

– Идемте внутрь.

И по дороге сюда, и сейчас, в сумрачном пространстве профессорского дома, меня одолевали сомнения: стоило ли вообще ехать к Папайе? Нарушать привычный уклад жизни этого человека ради какой-то догадки, мелькнувшей у меня в мозгу? А если она окажется полнейшей чушью?

– В прошлый раз, профессор, вы рассказывали об одном охотнике за ведьмами, который вдруг начал служить силам зла. Потом его сожгли… Вы еще говорили, что он успел бросить в огонь свою книгу…

– Понял, о ком вы, – раздраженно махнул рукой Папайя. – Это Леклер. Анри Леклер.

– Кажется, он был священником?

– Вначале был.

– Вот я и подумал: может, у вас имеется его портрет. Какая-нибудь старинная гравюра.

Он удивленно покосился на меня.

– И ради этого вы ехали сюда? Из-за картинки?

– Да, профессор.

Он молча повел меня в библиотеку. Там Папайя уверенно прошел к нужной полке и, по-беличьи подпрыгнув, вытащил маленькую потрепанную книжицу.

– Вот, – сказал профессор, раскрывая книгу. – Полюбуйтесь на этого служителя дьявола.

Передо мной был портрет человека в темной, богато украшенной сутане. Его шею стягивал священнический воротничок. Слегка скуластое лицо, милосердный взгляд глаз, красивые полные губы. Идеальный «добрый пастырь», которому хочется исповедаться.

Папайя – этот старый лис – сразу заметил блеск в моих глазах.

– А ведь вы его уже где-то видели, – сказал он.

– Да. В одном доме.

Мы молча переглянулись. Затем Папайя снял с шеи распятие и вложил мне в ладонь.

– Я не суеверен, Лэндор. Но иногда… Возьмите, это может вам пригодиться.

Я улыбнулся и вернул ему распятие.

– Спасибо, профессор, пусть оно останется у вас. Я и так уже перешел все рамки приличий, вломившись к вам.

В гостинице меня ждал конверт, подсунутый под дверь моего номера. Знакомый витиеватый почерк с сильным наклоном вправо. Мне не хотелось вскрывать конверт. Я даже подумал, а не сжечь ли мне его не читая. Почему-то мне стало грустно. Я вздохнул и все-таки решил вскрыть конверт.