Всевидящее око

– Откуда же я знаю? Мужчину же не проверишь. – Помолчала. – Но я смогла бы представить его с коровой. Такой большой, по-матерински доброй, настырной… С огромным выменем.

– Не продолжай, – сказал я. – А то я затоскую по Агари.

Пэтси принялась вытирать чайник полотенцем. Ее рука размеренно двигалась по его округлому боку, и я поймал себя на том, что засмотрелся на эту руку, на кисть, от мыла и трения пошедшую крохотными белесыми неровностями. То была кисть старухи на руке молодой женщины.

– Похоже, в ночь своей смерти Фрай собирался с кем-то встретиться, – сказал я.

– С кем-то?

– С мужчиной, женщиной – мы не знаем.

Не поднимая головы, она сказала:

– И ты собираешься спрашивать у меня, Гас?

– Спрашивать?

– Где я была ночью… Какое это было число?

– Двадцать пятое.

– Двадцать пятое. – Она внимательно посмотрела на меня.

– Нет, я не собирался спрашивать.

– Ладно, ничего страшного. – Опустив глаза, Пэтси стала яростно тереть чайник изнутри, а потом еще раз вытерла лицо и сказала: – Ту ночь я провела у сестры. У нее опять жуткие головные боли, и кто-то должен был оставаться с ее малышом, пока приступ не пройдет, а от ее муженька пользы мало, так что… Вот где я была. – Она сердито покачала головой. – И сейчас мне следовало бы быть там.

Но если бы она была там, ее не было бы здесь, и это означает… что? У нее есть желание рассказать мне, что это означает?

Я взял еще одну щепотку. Голова мгновенно прочистилась. В таком состоянии мужчине самое время делать серьезные заявления, не так ли? В осеннюю ночь, молодой женщине, стоящей всего в пяти футах от него. Но что-то мешало мне, и я понял, что именно, когда в голове возникла картинка: две руки, цепляющиеся за подоконник в моем номере в гостинице Коззенса.

– Пэтси, – сказал я, – что ты знаешь об этом парне, По?

– Об Эдди?

Шок. Услышать, с какой нежностью произносится его уменьшительное имя. Интересно, спросил я себя, кто-нибудь еще называет его так?

– Бедняжка, – сказала Пэтси. – Прекрасные манеры. Красивые пальцы, ты замечал? Говорит, как по книжке, а пьет, как не в себя. И вот он точно девственник, если хочешь знать.

– В нем есть что-то странное.

– Из-за того, что он девственник?

– Нет.

– Из-за того, что пьет так много?

– Нет! Он… полон каких-то бессмысленных фантазий… суеверий. Представь такое, Пэтси. Показывает мне стихотворение и утверждает, что оно связано со смертью Лероя Фрая. И что его, пока он спал, надиктовала ему умершая мать.

– Мать.

– У которой, думаю, много других дел в загробной жизни – если таковая существует, – кроме как нашептывать скверные стишки своему сыну.

Пэтси встала. Поставила чайник на буфет. С гордостью убрала вывалившуюся грудь в мою сорочку.

– Уверена, если б она знала, что они плохие, она бы их не нашептала.

Она произнесла это настолько серьезно, что я решил: разыгрывает меня. Но нет.

– Ох, Пэтси, – сказал я. – Не надо. Только не ты. Прошу тебя.

– Гас, я разговариваю со своей матерью каждый день. Больше, чем когда она была жива. Между прочим, сегодня мы с ней мило поболтали.

– Господи.

– Она спросила, какой ты. И я сказала: он немного старомоден, говорит много ерунды, но у него красивые сильные руки, мама, и восхитительные ребра. Мне ужасно нравится дотрагиваться до его ребер.

– И она… что… слушает? И отвечает, да?

– Иногда. Когда мне нужно услышать ответ.

Я подскочил. Успел весь заледенеть, и мне пришлось сделать несколько кругов по кухне, чтобы разогнать кровь и согреть руки.

– Те, кого мы любим, всегда с нами, – тихо сказала Пэтси. – Уж кому не знать, как тебе…

– Я никого тут не вижу, – сказал я. – А ты? Насколько я могу судить, мы с тобой одни.

– О, Гас, неужели ты так считаешь? Просто не верится, что ты стоишь и рассказываешь, что ее здесь нет.

В ту ночь небо было темно-фиолетовым, и холмы были видны только там, где их подсвечивал свет от фермы Дольфа ван Корлера. Тишину разорвал долгий крик рано проснувшегося петуха.

– Забавно, – сказал я. – Раньше никак не мог привыкнуть делить с кем-то постель. То чей-то локоть у меня на лице, то чьи-то волосы во рту… Но сейчас, спустя все эти годы, я не могу привыкнуть к тому, что вся кровать в моем распоряжении. Даже не могу заставить себя лечь посередине. Просто лежу на своей стороне и стараюсь не забрать все одеяло. – Я прижал ладони к окну. – В общем, ее давным-давно нет.

– Гас, я говорила не об Амелии.

– И ее нет.

– Это ты так считаешь.

* * *