В округе поднялся крик; все поздравляли победителя, столпившись, чтобы дотронуться до его руки. Он, встав ногой на голову убитого вепря, повернулся к Аталанте и посвятил ей голову и грубую шкуру, которые были трофеями его успеха. Но из-за этого зависть привела остальных к раздору. Плексипп и Токсей, братья матери Мелеагра, среди прочих оспаривали дар и отобрали у девушки трофей, который она получила. Мелеагр, охваченный яростью из-за такой несправедливости, а еще более из-за оскорбления, нанесенного той, кого он любил, забыл законы родства и погрузил свой меч в сердца обидчиков, забыв о том, что они приходились ему родными дядями.
Когда Алфея приносила дары благодарности в храме за победу своего сына, тела убитых братьев попались ей на глаза. Она кричала, била себя в грудь и поспешила сменить праздничные одежды на траурные. Но когда убийца становится известен, горе уступает место твердому желанию отомстить сыну. Она принесла роковую головню, которая когда-то была спасена из пламени, головню, которую парки связали с жизнью Мелеагра, и приказала развести огонь. Потом четырежды она пыталась положить головню в огонь, и четырежды вытаскивала ее обратно, трепеща при мысли об уничтожении ее сына. В ней боролись чувства матери и сестры. Она то бледнела при мысли о возможном деянии, то снова пылала яростью на поступок своего сына. Как судно, уносимое в одну сторону ветром, а в другую – волнами, мысли Алфеи были подвешены в неопределенности.
Но вот сестра победила мать, и Алфея, держа роковое полено, воскликнула:
– Обернитесь вы, фурии, богини возмездия! Обернитесь, чтобы увидеть жертву, которую я приношу. Кровь должна быть искуплена кровью. Как будет Ойней радоваться победе сына, когда дом Фестия опустошен? Но, увы! Зачем я его родила? Братья, простите слабость матери! Моя рука мне изменяет. Он заслужил смерть, но не я должна была бы уничтожить его. Но как он будет жить, и торжествовать, и править Калидоном, когда вы, братья мои, скитаетесь не отомщенные среди теней? Нет! Я подарила тебе жизнь; теперь умри за свое преступление. Верни жизнь, которую я дважды дала тебе, в первый раз – когда родила, и снова – когда вытащила эту головню из пламени. О, так умри же! Увы! Злосчастное соревнование; но, братья, вы победили.
И, отвернувшись, она бросила роковое полено в горящий костер. Оно издало, или показалось, что издало, смертельный стон. Мелеагр, отсутствовавший и не знавший причины, почувствовал внезапную острую боль. Он горел, и только мужественной гордостью преодолевал боль, которая убивала его. Он скорбел только от того, что гибнет бескровной и бесславной смертью. С последним вздохом он взывал к своему старому отцу, братьям, и к своим любимым сестрам, и к возлюбленной Аталанте, и к матери, не знаемой причине его роковой судьбы. Пламя разгорается, а с ним и боль героя. А вот утихает; теперь оба угасли. Головня стала пеплом, а жизнь Мелеагра развеяна странствующими ветрами. Когда дело было сделано, Алфея наложила на себя руки.
Безутешные сестры Мелеагра оплакивали своего брата до тех пор, пока Диана, сжалившись над домом, которой некогда вызвал ее гнев, не превратила их в птиц.
Невинной причиной такого большого горя была девушка, чье лицо, по правде говоря, было чересчур мальчишеским для девочки и слишком девичьим для мальчика.
Ее судьба была предсказана и сводилась к следующему: «Аталанта, не выходи замуж; замужество будет твоим крахом». Устрашенная оракулом, она избегала общества мужчин и посвятила себя охотничьим забавам. Всем поклонникам (а их было у нее много) она навязывала условие, которое было в общем эффективным, чтобы уменьшить их приставания: «Я буду наградой тому, кто победит меня в беге; но смерть будет наказанием тому, кто попытается и проиграет». Несмотря на это жесткое условие, некоторые пытались. Гиппомен был судьей в беге. «Возможно ли, что найдутся такие безрассудные, что будут так сильно рисковать ради жены?», – сказал он. Но когда он увидел ее, сбросившей платье для бега, он изменил свое мнение и сказал: «Извините меня, юноши, я не знал награды, за которую мы соревнуетесь». Когда он осматривал их, то желал, чтобы все они проиграли, и переполнялся завистью ко всякому, кто, казалось, мог победить.