Всемуко Путенабо

По выложенной итальянской мозаикой площадке гуляет ветер, остекленная терраса слепит глаза. Дом похож одновременно на крепость и на сказочный дворец, волшебным заклинанием сотворенный для прекрасной принцессы. Разница в том, что ажурный дворец он только внутри и со стороны скал, а неприступная крепость — для тех, кто попытается проникнуть от пролегающей неподалеку туристической трассы. Территорию элитного поселка, в котором расположился окруженный зеленью особняк, охраняет специальная служба, каждый кустик снаружи и внутри — под видеонаблюдением. Соседи прячут здесь от посторонних свое богатство, а Анатолий — свое счастье. Счастье требует уединения. Оно хрупкое. Если разбилось один раз, нет гарантий, что этого не произойдет снова.

В домашнем халате он сидит в шезлонге, на носу — солнцезащитные очки, в руке — собственноручно сделанный коктейль. Прислугу Анатолий не жалует. Только изредка приходящую. Меньше любопытных глаз — спокойнее сон. Лучше было бы, как многие, податься за границу, в том же Лондоне родное правосудие при всем желании не достанет. Но достанут другие, противоположные правосудию. «Левосудие».

К черту Лондон, к черту Берлин, Париж, всю Европу, Америку и прочие Канады-Австралии, от педантичных дойчей до чванливых англосаксов. Там всегда будут коситься, как на людей второго сорта. Белые негры — так они нас называют. А если не называют вслух (политкорректность, крокодить ее за ногу), то подразумевают. Достаточно пообщаться пару часов, и тебе обязательно намекнут взглядом или намеком, кто ты для них на самом деле.

А если не в так называемый цивилизованный мир, то куда? В других местах еще хуже, там даже от длинной руки закона защиты нет. К тому же, для заграницы нужно знать хотя бы один язык, а для этого требуются время и желание. И два новичка с плохим знанием языка всегда бросятся в глаза, о них будут знать все соседи. Это опасно. На родных просторах раствориться намного проще.

Что и сделано. Анатолий отхлебывает из бокала и снимает очки — они мешают любоваться счастьем.

Алена направляется к бассейну. В доме два бассейна: открытый и закрытый. И огромная сауна. И сад. И небольшой зоопарк. И еще много чего. Когда-то, отдыхая на этом Черноморском курорте, Алена обмолвилась, что хотела бы здесь жить. Он запомнил. Поставленная себе галочка вылилась в конкретные действия: был приобретен роскошный участок земли, началась стройка. Дом в скалах над морем отнял океан денег и времени.

Потом она ушла.

Однажды он прочитал у Арканова: «Когда мать сказала Мише, что познакомилась с бывшей княгиней, Таль отреагировал достаточно своеобразно: — Мама! Княгиня не может быть бывшей, как не может быть бывшим сенбернар … Это порода, а не должность. Бывшим может быть секретарь обкома».

Так и любовь. Она не может быть бывшей.

Алена скидывает шелковое кимоно и грациозно входит в воду. На ней закрытый бирюзовый купальник. Стесняется. Опять. Вернее, все еще. Его. С которым раньше…

А потом — с другим. От этого хотелось вскрыть вены или устроить атомный взрыв.

— А ты? — кричит вновь обретенная богиня из голубого сияния, когда замечает, что он наблюдает за ней. — Не хочешь?

Он отрицательно машет ладонью. Он хочет, очень хочет… но боится. Боится оказаться рядом и не совладать с собой.

— Дорогая, ну что же ты? — шептал он в новую первую ночь.

Она отворачивалась:

— Прости. Не могу.

— Понимаю.

Они спят в одной кровати. В огромной кровати, словно бы разделенной железным занавесом. Север и юг. Лед и пламя. Война и мир. Материя и антиматерия — с немыслимой тягой к немедленной аннигиляции.

— Подождешь?

— Сколько потребуется.

Конечно, подождет. По сравнению с тем, сколько уже ждал — осталось чуть-чуть.

— Даже если очень долго?

— Даже.

— Спасибо.

Он подождет. Время победить проще, чем пространство. Он справился с пространством — неужели не осилит время? Время играет на его стороне. Они с временем — команда, и победа предопределена. Первые плоды уже видны. Он ими наслаждается.

Ее счастливое спокойное дыхание. Ее доверчивое прижимание. Ее благодарный взгляд. Ее долгожданное божественное тело…

Он подождет. Теперь можно. Она — с ним. И никуда не денется. Потому что теперь он будет начеку.

— — —

До сих пор никто не знал его истинного лица. Даже возвращенная супруга, в той прошлой неприметной жизни видевшая от него только нежность и заботу. Сорокалетний (на тот момент) «старикан», нелепо и яростно пересекшийся с юной очаровашкой — так это выглядело со стороны. У девушки были проблемы. Он сделал так, чтобы их не было. Девушка хотела размеренной стабильности в небольшом городе. Он пошел и на это. Пошел с радостью. Первый раз в жизни он ощутил счастье дарить. Брать — тяжелая работа, но это понимаешь только с возрастом, и только если брал часто и много. Одаривать оказалось в миллион раз приятнее.

Он посвятил жизнь молодой супруге. Вел непритязательное тихое существование мелкого предпринимателя, оперировал суммами, которые вполне устраивали обоих. Показывать больше было опасно.

— Отсутствие богатства — не бедность, — говорила она. — Бедность — это жажда богатства.