Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

— Стрель тебя в бок! — сказал злобно, но вполголоса молодой охотник. — У вас все только бог! А кроме бога еще и жизнь есть!

«Прекрасно сказано, молодой человек! — улыбнулся Раттнер. — Вот оно что? Оказывается, и здесь есть этакое расслоеньице? Очень хорошо! Тоже принять к сведению…»

Охотники потоптались, глядя в землю. И вздохнув, сказали уныло:

— Прощай не то!

— Бог простит, спасены души! — ответил сурово посадник. — Выходи, чей черед.

Из толпы выдвинулась кучка людей в рваных сермягах, подпоясанных мочалами, в кожаных фартуках и кожаных же шапках. Изможденные лица, на которых нездоровым блеском горели глаза, груди ямами, руки с пальцами, сведенными лютым ревматизмом, — все это говорило о каком-то диком, нечеловеческом труде. Но странно, эти оборванные, искалеченные люди держались смелее и независимее только что ушедших охотников.

— Ровщики[6])? — спросил посадник, заранее хмуря брови.

— Так, отец! — ответил бойко молодой парень с подпаленной бородкой и лицом, измазанным глиной. — Чего пытаешь, чай не впервой нас видишь!

— То-то, что не в первой! — буркнув озлобленно посадник. — Опять приказчикам своим чинитесь, супрбтивны?

— Не то, отец! — ответил спокойно парень. — Рассуди ты нас по-божьему! Получаем мы за десять пуд добытой глыбовой руды — три копейки! А в тех рудах бывает земля, мусор и камень всякой! А приказчики тое землю и каменья понуждают нас от руды очищать прочь! А такого уговору не было, сам знаешь. Заступись же за нас, отец!

Посадник, запустив яростно в бороду руку, наливался кровью, как свекла. Но молчал беспомощно, лишь смотрел умоляюще на дьяка. И дьяк выступил вперед. Поклонившись посаднику, он сказал:

— Дозволь, отец, слово реши! Есть здесь от железного ряда челобитчик. Допусти его до своей милости.

— Давай его! — обрадовался посадник, — Эй, где ты, спасена душа?

К скамье подошел степенный старик, одетый в опрятный желто-камчатный кафтан. Отвесив семипоклонный начал, он заговорил быстро, как по писанному.

— И все-то клеплют, как на мертвого, ровщики, отец. Покорыстоваться вокруг нас, гостей, они задумали! Плату дают им добрую. Ежели ровщикам ряженую плату накинуть, нам чистый разор будет. Тогда нам от торгу нашего, окромя проторей и убытков, проестей да волокиты, ничего не останется!

— Слышал? — обратился посадник к ровщику с подпаленной бородой. — Годите, я вас согну в дугу. Обленились, раденья к работе нет! Одно дело знаете — на жеребьевую выпивку гроши кусать! На соляные озера отправлю! Палы[7]) палить пошлю!

— От тоже дурные эти шахтеры! — пробормотал возмущенно Птуха. — Захотилы у такого бюрократа правду шукать!

— Куда хошь посылай! — ответил с вызовом молодой ровщик, — На палах да на солеварнях работа не тяжельше нашей.

— Ишь ты, спасена душа, какой смелой! — присмирел недобро посадник. Как имечко-то твое, крещеное?

— Микифор, а по прозвищу Клевашный, — ответил ровщик.

— Истинно, что клевашный[8]) ты, — заулыбался посадник. — В том лишь грех, что провора-то твоя на недобрые дела идет. А я вот тебя, Микешка, и пошлю палы палить! Авось, присмиреешь. Ась?

_{Клевашный}

— Посылай! — тряхнул головой ровщик. — Што палы, што рудные ямы, одинаково втугачку приходится. Все едино, где хребтину гнуть! А только ведай, посадник, что ровщики по прежней ряде работать не станут!

— Ой, смелой ты, Микешко! Ой, смелой! — качал сокрушенно головой посадник — Молодой квас, и тот играет! А напрасно ты, Клевашный, перед нами борзость свою показываешь! Я ведь не высоко руку подымаю, да больно бью! Дьяк, — обернулся он к Кологривову, — запиши: Микифора Клевашного отправить на Игумнову падь, «белое железо» рыть!

Толпа шарахнулась назад, зашелестела испуганным шопотом, закрестилась. Ровщик остался один перед посадником. Даже под слоем желтой глины заметно было, как побледнел он и изменился в лице.

— Николи того не будет, чтоб пошел я белое железо копать! — глухо, испуганно, но с нескрываемыми бунтарскими нотками в голосе сказал Клевашный.

— Пошто? — изумился посадник.

— А сбегу! — ответил ровщик.

— Сбежи-ишь? — протянул зловеще посадник, снова наливаясь кровью, и вдруг крикнул неистово. Взять его, Каина, за караул!

— Стрельцы, вяжи! — крикнул и дьяк Кологривов.

Надворные стрельцы вносились к Клевашному.

— Не подходи, псы посадничьи! — рванулся он, ловко ударив одного из них ногой в живот. Стрелец поджался, выронив бердыш. Ровщик быстро поднял его и, вырвавшись из толпы, побежал к воротам. Около пушечного шатра он задержался на миг и, взмахнув бердышом, крикнул:

— Ужо достанется вам, пиявицы мирские! Будет еще посконная рубаха бархатным кафтаном помыкать!..

— Шибай его из пищалей! — взвизгнул дьяк Кологривов.

Но ровщик уже исчез за воротами кремля.

— Пущай его погуляет, — сказал спокойно посадник. — Далее Прорвы не уйдет. Всегда успеем на рель его вздернуть! — И, обернувшись к дьяку, добавил — Передай, спасена душа, в Дьячую избу, штоб розыск начали Микешки Клевашного. А как пымают, моим бы именем за караул взяли. Мы опосля рассудим, куда его послать, на рель али в Игумнову падь.