Всемирный следопыт, 1930 № 08

— Интересное заключение к нашему разговору о раскольниках и сектантах. Под станцией Танхой, на противоположном берегу Байкала, в болоте, агентами угрозыска и частью дивизиона войск ОГПУ окружена многочисленная шайка «лесных дворян», пробиравшихся в Монголию. Бандиты отчаянно сопротивляются. Меня просят вылететь немедленно на самолете для руководства операцией, захватив пару пулеметов и полсотни ручных гранат. Если хочешь, я могу потребовать для перелета тебя и твою машину! Хорошо? — И, глядя умоляюще на Косаговского, добавил тоном просьбы. — Мне хотелось бы, чтобы ты летел со мной. Полет пустяковый!

Косаговский обвел комнату жалеющими глазами. Настольная лампа под зеленым абажуром струила спокойный ровный свет. Граненый «Соваж», выполняя мирную роль пресса, притиснул манящую пачку не просмотренных еще газет и журналов. Редкий свободный вечер можно было бы заполнить чтением, устроившись уютно в кровати. А там, над Байкалом, промозглый холод ночи, леденящий туман и ветер.

— Ну? — сказал нетерпеливо Раттнер.

Косаговский сунул в карман «Соваж» и ответил твердо:

— Полетели!

III. Старт

1

Юркий «Форд», ныряя по-утиному в ухабы, несся на третьей скорости. Косаговский и Раттнер молчали, зарывая в воротники лица, нахлестанные колючим встречным ветром.

Иркутск еще спал, завернувшись в каменную свою шубу. «Форд» примчался на аэродром, до которого от города было около двадцати километров, в три часа ночи. Вылететь решили перед рассветом, чтобы использовать для перелета лучшие предутренние часы. А позднее, часов с восьми-девяти, можно ожидать «болтанку», начнет потрепывать.

В конторе Добролета, бревенчатой избушке на берегу Ангары, где Косаговский и Раттнер переоделись в лётные кожано-меховые комбинезоны, их отыскал запыхавшийся начальник линии.

— Два пулемета и ящик с ручными гранатами уже погружены в пассажирскую кабину самолета, — отрапортовал он Раттнеру. — Когда летите?

— Сию минуту! — ответил Косаговский и, натянув кожаные рукавицы с раструбами, шагнул через порог. Раттнер с особенным удовольствием (пять лет не надевал!) надвинул на голову шлем и выбежал на аэродром вслед за летчиком.

На аэродроме горели яркие, облитые бензином костры. Мотористы разогревали на них железные бочки сгустившегося за ночь масла. Пахло бензином и сыростью.

Миновав эскадрилью тонких, стройных военных истребителей, только что вернувшихся из ОДВА, Раттнер подошел к уже выведенной из ангара машине Косаговского, изящной дюралюминиевой птице, зовуще размахнувшей свои крылья. Борт-механик, в засаленном рабочем комбине, запаивал подтекавший радиатор. Мотористы наполняли баки самолета, наливая бензин через замшу. Руки мотористов, облитые быстро испаряющимся бензином, были покрыты кристалликами льда.

— Семен Семенович, а где Птуха? — обратился Косаговский к своему бортмеханику. — Что-то я редко вижу его на аэродроме!

«Форд» примчался на аэродром.

— Федор сегодня свободен, — ответил механик. — Видишь, Голодуев работает!

— Красавица-птичка! — с откровенным восхищением сказал Раттнер, жадно втягивая носом приятный и свежий запах эмалита[1].

Он распахнул дверцы кабинки, окинул хозяйским глазом два притороченных курносых «Максима», ящик с ручными гранатами и, не утерпев, снова восхитился:

— Не подумаешь, что кабина самолета! Салон-вагон прямо! Ведь уже спят, едят в кабинах!

— Погоди, скоро и клопов разведут, — буркнул раздраженно борт-механик, злясь на упорно не запускавшийся мотор.

Это было так неожиданно, что все расхохотались, а Косаговский, желая выручить переконфузившегося Раттнера, предложил ему:

— Сходим-ка в контору, позвоним в Лиственничное относительно погоды. Ну, на перегонки, кто-кого!

Раттнер с удовольствием припустился за приятелем.

2

Из Лиственничного, прибрежного села в истоках Ангары, ответили, что туман над озером рассеивается и что уже виден хребет Хамар-Дабан на противоположном берегу Байкала. Успокоенные приятели снова вышли на аэродром. И тотчас же услышали песню. Кто-то догонявший их, аккомпанируя себе на гармошке, пел разудало:

Валенки, валенки,
Неподшиты, стареньки!..

— Да ведь это Птуха? — удивился Косаговский, оглядываясь.

Шлепая по лужам, их действительно догонял Федор. Он был в новеньком бушлате с ярко надраенными медными пуговицами. Матросская бескозырка хлопала по воздуху черными ленточками. А на околыше горела четкая золотая надпись: «Прыткий». Косаговский знал, что Птуха в редких, особо торжественных случаях облачался в свое былое морское обмундирование, и удивился, откуда это он идет.

Птуха выкинул лихое коленце и, пробежав пальцами по ладам гармошки, снова затянул:

Неподшиты, стареньки,
Все дырявы валенки!..

Тут он увидел Раттнера и Косаговского — и смолк. Затем перебросил гармошку на ремне через плечо и, приложив руку к околышу, крикнул не совсем твердо:

— Здрау желау, товарищи командиры!

— Наклюкался, смоленая пятка? — спросил строго Раттнер.