Всемирный следопыт, 1930 № 07

Болгарки крестились и шептали заклинания и молитвы. Овраг, пересекающий Коктебель, наполнился клокочущей водой. Вода перехлестывала через мост. Еще минута — и мост с жалобным треском помчался вниз по потоку. А ливень бесновался, бился в жуткой падучей, срывал крыши с хлевов, ломал заборы. Четыре коктебельских мостика были сорваны и унесены в море. Восемь коров из тощего болгарского стада неслись к морю, подхваченные потоком!.

Над морем стоял водяной дым, стеклянный непроницаемый туман. На Феодосийском шоссе, на спуске к мосту поток наполовину затопил автобус.

Курортники, стоя по пояс в воде, с ужасом смотрели, как все глубже и глубже садился лакированный ковчег в бурную реку.

Василь, уверовавший в свою пророческую миссию, широко крестился, блаженно и гордо улыбаясь.

Он говорил трем болгаркам, спасавшимся в его хате:

— Больше нет чортовой машины. И еще раз говорю — нет.

Ошеломленные болгары в ужасе смотрели на разбушевавшуюся водяную стихию.

— Потоп! — сказала старая болгарка.

Снова рванулся ветер, зазвенели стекла, и с новой неистовой силой ударила вода с разоренного неба..

Ребята заплакали. Скот замычал. Ужас лег на бледные лица болгар. Казалось, там, где было небо, стало море, и море ринулось на землю, чтобы уничтожить людей, смыть виноградники, сбросить в водяную бездну ветхие хаты болгар.

О, этот бешеный водоворот, этот крутой кипень — он вдохнул ледяной ужас в коктебельцев, он отнял разум у женщин и мужество у мужчин, он согнал краску с лиц и приказал серым губам шептать:

— Потоп, потоп…

Раз’яренное небо извергалось ливнем двадцать восемь минут. Всесокрушающая сила ливня испортила шоссе, снесла полтора десятка хлевов и заборов, сорвала шесть мостов, унесла в море восемь коров и изменила очертание берега. Огромный камень — кусок горы, торчавший, из воды, очутился на суше. С гор сползли лавины жидких, превращенных в грязь пород.

После ливня неожиданно выглянуло солнце — свежее, яркое, принявшее душ. Осыпанные бриллиантами дождевых капель стояли туи, белые акации, пирамидальные тополя. С гор ликующе неслись мутные блестящие потоки. Море было белое, словно гигантская, без конца, без краю лужа молока. Лошади и овцы вышли на солнце и дымились, обсыхая.

Повеселевшие болгары и болгарки тянулись к хате Василя. Героем дня был Иванников, пророк свирепого ливня.

Начался беспорядочный митинг о ливне, о Христе и чортовой машине. Коктебель жаждал видеть Христю Иванникова. Коктебель готовил достойную встречу беспутному внуку славною деда.

О, Христя, Христя! Лучше бы тебе уплыть с обломками твоей чортовой машины в зеленые воды моря — к дельфинам, к камбале, к бычкам, к презренным собакам, к кособоким крабам. Лучше бы тебе не являться в Коктебель!

Но Христя явился. Вместе с Григорием. Они в’ехали в Коктебель на паре карих кляч, улыбающиеся, задорные, молодцеватые, как на праздник первого улова камбалы.

— Где машина? — злорадно крикнул низкорослый рыжеватый Николка.

— У тебя, Николка, под носом.

— Где машина? — раздались уже два голоса.

— А вам что? — вопросом на вопрос ответил все еще улыбающийся Христя.

— Где машина? Говори, где машина? Куда дел машину?

Голоса закипели, запенились, забулькали, как булькали потоки дождевой воды, несущиеся с горных отрогов.

Улыбка завяла на лице Христа, знал болгар.

«Эге, тут что-то случилось, — подумал он. — Кому-то встала поперек горла моя машина».

Молчание Христа приняли за замешательство.

Петухом подскочил к нему рыжий Николка:

— Не нахальничай, Христя! — взвизгнул он. — Тебя старики спрашивают: где машина?

— Что вам моя машина далась? — спросил Христя, слезая с тележки.

— Ага! — зловеще сказал похожий на черного горного ворона старик. — Разбило громом твою антихристову машину, а ты скрываешь! Из-за нее у нас мост сорвало….

Живым кольцом обступили Христю болгары. Древний фанатизм светился в их глазах — карих, черно-карих, серо-карих. Из гула вырывались отдельные слова:.

— Мост сорвало!

— Крышу снесло!

— Восемь коров в море!

— Шоссе попортило!

Христя понял все. Тропический всесокрушающий ливень был приписан мести раз’яренного неба.

Поодаль стоял Василь Иванчиков, правозаступник неба.

Гриша не шевелил вожжами, и карие клячи отдыхали около галдящей по-грачиному толпы. Когда болгары стали наступать на Христю, не выдержал Гриша и крикнул:

— Геть вы! Что треплете языком, как овцы отузские? Не было полета. Не доехали мы до степи…

— А машина? Где машина? Громом побило машину…

— Машина цела… Она…

— Остановись, Гриша, — шепнул Христя товарищу. — Они растерзают планер. Ты видишь — они совсем обалдели.

— Не нахальничай, Христя! Скажи, что машину разбило громрм. Не скрывай.

Христя молчал.

Подошел к толпе Василь. Толпа почтительно расступилась перед своим пророком. Погладив бородку, дед остановился против внука.

— Ливень был, — важно сказал он, — из-за твоей машины и еще раз из-за твоей машины. Небо разорилось и не допустило осквернения. Скажи им, — старик сделал круглый плавный жест, — скажи им, Христя, что машина твоя погибла, а обломками давно играют дельфины.

Толпа молчала. Как стенной волчонок смотрел Христя на деда.