— Видите ли, сама-то станция построена здесь именно потому, что лежащие за рекой леса являются центром распространения горилл, и естественно, что последние и явились основным объектом нашей работы. Что касается оранг-утанов, то, во-первых, нам трудно их доставать, а во-вторых, помеси их не дали ничего нового сравнительно с помесями гориллы. Больше интереса представляют гибриды шимпанзе, но работа с ними находится еще в начальной стадии.
Приблизительно в середине участка, занятого под обезьян, находилась лаборатория Кроза, сравнительно небольшая, но блестяще оборудованная. Две крайние ее комнаты были предоставлены Ильину.
Осмотр и изучение великолепных микроскопов и аппаратов для микрофотографирования заняли несколько часов, после чего Кроз обратился с просьбой перенести продолжение беседы на следующий день, и Ильин отправился домой.
ЗА ТУНГУССКИМ ДИВОМ
Вечереет. Бесшумно и лениво падают пушистые хлопья, но сквозь их белую вуаль уже проглядывают голубые оконца.
Сегодняшний день был богат впечатлениями, и я охотно остался бы в избушке, отложив осмотр Великого Болота до завтра, но как об этом сказать ученому? Мы первые люди из культурного мира, добравшиеся до места, где небесный гость поцеловался с Землей. Нетерпение Кулика показать нам следы этого поцелуя вполне понятно.
Проглотив по кружке горячего чая, мы покидаем избушку. В том же зипуннике, в шапке-треухе, с длинной палкой в руках Кулик идет впереди. Я смотрю на его высокую фигуру и поражаюсь той почти юношеской легкости, с которой он прыгает через кочки и бурелом. Удивительный человек! Полгода прожить среди этого угрюмого безмолвия, месяцами не видеть человеческого лица и, тем не менее, сохранить полную душевную бодрость, даже жизнерадостность! Это можно объяснить только тем энтузиазмом, с которым работает ученый над раскрытием тайны метеорита.
«Кулик — птичка маленькая, но этот Кулик засевший на таежном болоте в поисках осколков кометы, несомненно стоит итальянца Нобиле со всеми его потрохами». — так выразился незнакомый мне пассажир в поезде, прочитав в газете сообщение о снаряжении экспедиции на помощь Кулику.
Нашему прибытию ученый, разумеется, рад, но рад не столько тому, что наконец-то после долгих дней одиночества увидел живых людей, а тому интересу, который проявила советская общественность к тунгусскому диву. Ведь на завоевание этого дива им затрачено уже семь лет, семь лет незаметного, но упорного труда, сопряженного со многими лишениями, а подчас и опасностями.
Вот слова, с которыми обратился к нам Кулик, когда мы собрались в его избушке:
— Не знаю, как выразить мою радость по поводу вашего прибытия. Видя вас здесь, я могу безошибочно сказать, что наша общественность обратила внимание на то исключительное в научном отношении явление, следы которого вы видите тут всюду вокруг себя. Я, значит, не одинок, и это для меня самое ценное.
Странные углубления, которыми изрыто дно расстилающейся перед нами котловины и которые при взгляде на них сверху напомнили мне лунные кратеры, начинаются от самой избушки ученого. Вблизи эти ямы похожи на воронки от тяжелых снарядов. Диаметр их различен — от пяти до полусотни метров, края обрывисты, а дно затянуто полужидким моховым покровом. Я беру длинный шест, опускаю его в воронку, но дна не достаю. Наклоняюсь, чтобы опустить шест поглубже, и начинаю ползти вниз по крутому обрыву. Несколько рук приходят мне на помощь.
— С этими ямами надо быть осторожным, — говорит Кулик. — Я вот так же свалился в одну и едва выбрался. Хорошо, что был не один.
Он наклоняется, разрывает снег и достает горсть старого мха:
— Смотрите.
Мох обожжен. Все в котловине носит следы ожога, и тут они выражены сильнее, чем в буреломе, которым мы шли. Но так же, как и там, здесь не видно признаков продолжительного горения. Значит, этот ожог также не является результатом обычного лесного пожара.
Пересекаем котловину и упираемся в частокол мертвого, с обломленными верхушками леса. Останавливаясь, Кулик говорит:
— А вот здесь случилось то, о чем я уже рассказывал. Из этого леса пришло наше спасение.