Всемирный следопыт, 1929 № 08

— Вот и все, — просто сказала Карина, рассказав о том, как ее отец встретил красных победителей у себя на маяке.

— Нет, Лидия Николаевна, это еще не все, — сказал я. — Вы не рассказали мне о том, каким образом и когда вы прозрели.

— О, это уже не интересно… После всего, что тогда случилось, в городе и даже среди кочевников в степи пошли всякие слухи, сильно преувеличивавшие мои заслуги. Комиссар флота, которому сообщили о моем поступке, заявил, что считает долгом что-нибудь сделать для меня. Он велел военному врачу как следует осмотреть мои глаза. Врач сказал, что есть надежда на возвращение зрения, и посоветовал отвезти меня в Москву для регулярного лечения. Тогда комиссар устроил нам бесплатный проезд, и отец отвез меня в Москву и поместил у родственников. Я лечилась у окулиста втечение полугода. Мне была сделана операция, и вот… я вижу.

Вижу так же хорошо, как и тогда, когда была совсем маленькой.

— А ваш отец? Где он теперь?

— Он уже больше не смотритель и сейчас живет в Красноводске. Муж получил отпуск из клиники, и мы едем к родителям. Мне хочется показать им их маленького внука… Я забыла сказать, что вышла замуж за того самого окулиста, который меня вылечил.

И Лидия Николаевна со счастливой улыбкой взглянула на мужа.

В снегах Лапландии. Очерки В. Белоусова, участника экспедиции «Следопыта» на оленях (окончание) .

XVII

На север! — Шестое чувство. — Путь по долине. — Мы скоблим сани. — Вечная рыба. — Кувакса. — Медведь, страдающий бессонницей. — Ловкая лиса. — Избушка маленького человека. — Лапландский тореадор.

Восемь суток мы шли на север. С каждым часом все глубже и глубже уходили в лапландскую тайгу, и все охотней открывал нам свои тайны полярный лес. Каждый день был наполнен таким количеством самых неожиданных и сильных переживаний и впечатлений, что лишь немногие из них успевали как следует перевариться в сознании, большинство же скользило мимо, слегка обжигая и оставляя необъяснимое чувство полноты жизни. Нельзя описывать отдельно все эти дни: в описании они будут походить один на другой.

Невозможно словами передать все нюансы, всю тончайшую игру красок и звуков, которые слагают то, что я назову феерией северного леса. Здесь у человека рождается шестое чувство, а может быть и много других чувств. То, что человек здесь видит, он не только видит, он еще и чует всем существом. Это нарождающееся чутье позволяет как-то внутренне понять жизнь леса, камней, спящих под сугробами снега, скал, что виснут коричневыми кручами. Больше: оно позволяет человеку хоть частично жить жизнью леса, его горестями и радостями. Кто хочет научиться этому шестому чувству, должен бросить проторенные тропы и проникнуть туда, где его лыжи будут проторять первый след. В этом есть риск, но удача щедро вознаграждает.

Копыто оленя со льдяной култышкой.

Наш путь лежал по широкой долине, протянувшейся от водораздела до самой Туломы. Эту долину когда-то процарапал в горах ледник. По краям ее круто поднимаются вараки и белоголовые тундры. Здесь есть Ягодная тундра, Салма-тундра, Медвежья тундра, Аннис-тундра, Черная варака. Все они протянулись с севера на юг. Лопарские названия этих гор очень хорошо звучат: Мырь-уайвинч, Чалмынч-кван, Побонч-уайвинч, Чап-варь.

Тая и отступая на юг, ледник оставил в долине немало озер. Многие из них заросли и превратились в болота. Пробиваясь сквозь моренные валы из озера в озеро, сбегают ручейки, иногда небольшие речки, часто незамерзающие. Над ними стоит густое облако морозного пара, а все деревья кругом кажутся выточенными из какого-то странного белого материала — так много инея оседает на них.

Порядок нашего движения каждый день был один и тот же. Кондратий с утра впрягался в переднюю упряжку и тянул оленей за ремни. Этот медлительный лопарь был очень вынослив. По бокам шагали мы, кричали на разные голоса, пинками заставляли двигаться выбивавшихся из сил оленей. А на частых остановках Горлов повторял комбинацию с карандашом, альбомом и хореем.

В. Белоусов (по возвращений из экспедиции).

Попадались места, когда лишь большое упрямство двигало нас вперед. Снег достигал двух метров, и олени буквально плыли в нем. Вид храпящих и задыхающихся оленей, вскидывающихся на дыбы, прыгающих словно из последних сил из сугроба в сугроб, а потом падающих в снег с выкаченными глазами и высунутым языком, нас пугал. Каждую минуту мы ждали, что какой-нибудь из передовых оленей не выдержит и сдохнет. Но нам нужно было итти на север, и мы не могли щадить оленей. Кое-где приходилось пробираться под низко наклоненными деревьями, и при всех изощрениях олени не могли уберечь рога от ударов. А в других местах нужно было перетаскивать сани через кучи валежника. Это был трудный путь, и мы делали не больше десяти километров в сутки.