Всемирный следопыт, 1929 № 04

— Письмо прочтете дома, — сказал механик. — Мы уходим. Завтра у меня опять работа в лаборатории, и если вам понадобится что-нибудь передать в Ниамбу, я с удовольствием помогу это сделать.

Ильин молча и крепко сжал обеими руками огромною руку негра, и в следующее мгновение тени ночных гостей слились с бархатным мраком…

* * *

В открытое окно вливался тяжелый, влажный, как в оранжерее, зной. Громадная пурпурно зеленая стрекоза монотонно билась о стекло верхней части рамы. Листья пальм за окном, мутная неподвижная река и темная стена леса за садом лежали в глубоком сне, придавленные огненным зноем полдня. Ильин тщательно сложил и спрятал в карман квадратную бумажку и присел к окну.

Записка от Идаева, полученная вчера, была не вполне понятна:

Дорогой Андрей Николаевич!

Я не видел Вас много лет, но обращаюсь только к Вам: приезжайте и помогите мне. Успех моей работы превосходит все мои надежды, но я запутался. Половины того, что я сделал, достаточно для завоевания мирового имени, но я в ужасе от того, чего мне удалось достичь. Приезжайте во что бы то ни стало. Больше мне не к кому обратиться.

Я посылаю через профессора Кроза директору института просьбу командировать Вас в Ниамбу. Обстоятельства громадной важности требуют, чтобы Вы не ответили отказом.

Ваш А. Идаев.

Слова «Приезжайте во что бы то ни стало» были дважды подчеркнуты.

Ильин встал и, опустив голову на грудь, зашагал взад и вперед по комнате.

Идаев принадлежал к редкому типу ученого с беспокойной эксцентричной мыслью. Подобный склад мышления малограмотного человека толкает на страстные и безнадежные поиски perpetuum mobile[4]), а научно подготовленному работнику открывает дорогу к великим достижениям в неизведанных областях.

Несомненно, Идаев открыл что-то большое. Несомненно, это «что-то» внушает ему самому ужас. Несомненно также, что французское правительство предполагает использовать это открытие в широком масштабе. Иначе чего ради сюда вложены такие средства, и почему такой тайной окружена работа в Ниамбе?

Но если это открытие так скрывается от всего мира, если так тщательно преграждается к нему доступ, то вряд ли в Ниамбе творятся дела, направленные ко благу человечества.

Весь этот последовательный ход рассуждений показался Ильину совершенно бесспорным. Но в таком случае что же делать? Ехать в Ниамбу — значит принять участие в работе, по всей видимости сенсационной: не таков человек Идаев, чтобы попусту писать то, что он написал. С другой стороны, ехать в Ниамбу — значит похоронить себя минимум на пять лет, потому что только под этим условием принимают туда на службу, и принять участие в очень, быть может, скверном деле.

Но не ехать в Ниамбу— значит безучастно отнестись к развитию дела, которое даже Идаеву внушает ужас, а Идаев был всегда безразличен ко всякой политической и общественной жизни, ко всему, кроме предмета его лабораторной работы.

Аргументы «за» и аргументы «против» переплетались в голове Ильина, задача казалась неразрешимо трудной, и, когда промелькнули короткие тропические сумерки, истрепанный борьбой мозг властно потребовал забытья. Бросившись, не раздеваясь, на постель, Ильин мгновенно заснул.

* * *

Почему вчера не приходил Дюпон? Как ни вертись, а и здесь что-то не ладно…

Впрочем, в данном случае можно было действовать, не вызывая никаких подозрений, потому что предстояло отрегулировать вновь привезенный инкубатор[5]), и Ильин протелефонировал в контору просьбу прислать механика. После обеда явился пожилой рабочий и, не спеша, принялся за дело. К особе Ильина он проявлял абсолютное безразличие, и, чувствуя себя не больше, чем лабораторной принадлежностью, молодой ученый увидел. что бесцельно даже пытаться обратиться к пришедшему с каким-либо вопросом.

На следующий день проверка аппарата закончилась.

А Дюпон все не являлся.

— Итак, мсье Ильин, вы соглашаетесь перейти на работу в лабораторию Ниамбы? Мне очень жаль лишиться талантливого ассистента, но раз таково ваше желание, я могу вас порадовать: исполнение его обеспечено. Сегодня утром директор уведомил меня, что он принципиально согласен и что он примет вас вечером, в шесть часов.

Профессор Кремье откинулся на спинку кресла, холодно и внимательно глядя в лицо собеседника.

— Вместе с тем я должен вас предупредить, если это вам еще не известно, что в виду особого значения, придаваемого работам в Ниамбе, свобода передвижений будет связана там с известными ограничениями.

— Эти и другие, какие понадобятся, условия, профессор, я принимаю.

Кремье слегка улыбнулся.