Всемирный следопыт, 1929 № 04

Сегодняшний день был богат впечатлениями, и я охотно остался бы в избушке, отложив осмотр Великого Болота до завтра, но как об этом сказать ученому? Мы первые люди из культурного мира, добравшиеся до места, где небесный гость поцеловался с Землей. Нетерпение Кулика показать нам следы этого поцелуя вполне понятно.

Проглотив по кружке горячего чая, мы покидаем избушку. В том же зипуннике, в шапке-треухе, с длинной палкой в руках Кулик идет впереди. Я смотрю на его высокую фигуру и поражаюсь той почти юношеской легкости, с которой он прыгает через кочки и бурелом. Удивительный человек! Полгода прожить среди этого угрюмого безмолвия, месяцами не видеть человеческого лица и, тем не менее, сохранить полную душевную бодрость, даже жизнерадостность! Это можно объяснить только тем энтузиазмом, с которым работает ученый над раскрытием тайны метеорита.

«Кулик — птичка маленькая, но этот Кулик засевший на таежном болоте в поисках осколков кометы, несомненно стоит итальянца Нобиле со всеми его потрохами». — так выразился незнакомый мне пассажир в поезде, прочитав в газете сообщение о снаряжении экспедиции на помощь Кулику.

Нашему прибытию ученый, разумеется, рад, но рад не столько тому, что наконец-то после долгих дней одиночества увидел живых людей, а тому интересу, который проявила советская общественность к тунгусскому диву. Ведь на завоевание этого дива им затрачено уже семь лет, семь лет незаметного, но упорного труда, сопряженного со многими лишениями, а подчас и опасностями.

Вот слова, с которыми обратился к нам Кулик, когда мы собрались в его избушке:

— Не знаю, как выразить мою радость по поводу вашего прибытия. Видя вас здесь, я могу безошибочно сказать, что наша общественность обратила внимание на то исключительное в научном отношении явление, следы которого вы видите тут всюду вокруг себя. Я, значит, не одинок, и это для меня самое ценное.

Странные углубления, которыми изрыто дно расстилающейся перед нами котловины и которые при взгляде на них сверху напомнили мне лунные кратеры, начинаются от самой избушки ученого. Вблизи эти ямы похожи на воронки от тяжелых снарядов. Диаметр их различен — от пяти до полусотни метров, края обрывисты, а дно затянуто полужидким моховым покровом. Я беру длинный шест, опускаю его в воронку, но дна не достаю. Наклоняюсь, чтобы опустить шест поглубже, и начинаю ползти вниз по крутому обрыву. Несколько рук приходят мне на помощь.

_{Я беру длинный шест, опускаю его в воронку, но дна не достаю..}

— С этими ямами надо быть осторожным, — говорит Кулик. — Я вот так же свалился в одну и едва выбрался. Хорошо, что был не один.

Он наклоняется, разрывает снег и достает горсть старого мха:

— Смотрите.

Мох обожжен. Все в котловине носит следы ожога, и тут они выражены сильнее, чем в буреломе, которым мы шли. Но так же, как и там, здесь не видно признаков продолжительного горения. Значит, этот ожог также не является результатом обычного лесного пожара.

Пересекаем котловину и упираемся в частокол мертвого, с обломленными верхушками леса. Останавливаясь, Кулик говорит:

— А вот здесь случилось то, о чем я уже рассказывал. Из этого леса пришло наше спасение.

Две недели назад таежные робинзоны — Кулик и его рабочий Китьян — убили тут огромного самца-лося, и это действительно явилось для них спасением. Кроме того, что мы нашли в лабазе на берегу Хушмо, у них не было никаких продуктов. Сахар и масло иссякли давно, а мизерные запасы в лабазе отложены на обратный путь из тайги. В избушке у них лишь немного муки, из которой они пекут пресные лепешки. В сентябре в морды на Хушмо изредка попадалась рыба, но потом она перестала ловиться. Тогда стали стрелять белок, так как кроме этого зверька и бурундуков никакой дичи в окрестностях не попадалось. И хотя мясо белки отвратительно на вкус, но разбирать не приходилось — их съели семнадцать штук. И вот тут-то явилась подмога в виде лося.

— Он забрел в эти края, вероятно, случайно, — говорит Кулик. — Раньше мне тут никогда не попадались следы сохатых. Облаенный нашими собаками, зверь, видимо, оторопел от неожиданной встречи, подпустив нас шагов на пятнадцать. Выстрелом из манлихера я свалил его сразу, хотя Китьян также не утерпел всадить в него пулю. С этого момента мы уже не знали забот о еде.

Снежные тучи сваливаются за гряду холмов, и над котловиной протягивается темный, усеянный золотым горохом полог вечернего неба. Крепко берет мороз. Снег поскрипывает под ногами, когда мы возвращаемся назад. Глубокое безмолвие царит на Великом Болоте.

Избушка встречает нас теплом жарко натопленной печи, а аромат от стоящего на столе большого котла с вареной сохатиной приятно возбуждает аппетит. После того как пройдешь тайгой почти тысячу километров, немногое нужно, чтобы почувствовать себя счастливым. Компания хороших товарищей, кров для защиты от непогоды и кусок горячего мяса — этого вполне достаточно.

XVIII. Страшный поцелуй.

Кусочек из истории небесных камней.