Дело в том, что манжерокские крестьяне занимаются сплавом леса по Катуни через пороги. Вверх, к месту заготовок леса — километров за сорок-пятьдесят уезжают верхом; обратно лошадей гонит один человек, а остальные идут на плоту. Рысью бегущие лошади всего на какие нибудь полчаса опережают плот.
Петр Иваныч с дедушкой Егором, завидя лошадей, устремлялись к нижнему концу села, на Шиш — каменный мысок, вдающийся в самый порог. Под Шишом вода вспенивается высоким грозным буруном. Ревут и пенятся, разбиваясь о камни, срываясь с них и сталкиваясь, бешеные белогривые струи Катуни.
Плот огибал верхний, протянувшийся поперек течения камень порога, стремительно пролетал под узкой гладкой струей между двумя следующими камнями и через мгновение, наполовину зарываясь в бурунах, несся уже мимо нижних камней порога в сравнительной безопасности по более широкому фарватеру.
— Вот энто, гляди, паря, Смирена, — говорил дедушка Егор, указывая на верхний камень, обрамленный сверху по течению широким воротником пенистых валов. — Ты не гляди, что у ей пены много, она добра. Это она струю отшибат, значит. Коли к ей плот прижмет, николи не разбиват. Так постоит плот, когды час, а когды и с полсуток, ну, а там плотовщики его стяжками[69]) как ни на есть и отпихнут… А вот энто, под наш-от берег, ниже-то Смирены, — это Кулюмес. Ишь, как коло него вода-то кулюмесит! Тут, брат, плоту самая: хана! Коли на Кулюмес наткнется, редко цел выйдет! А эвон, за струей-то, за воротами — Уточка. Маленький-то камешек. Промеж ей и Кулюмесом плоты-то и правят. Ну, быват, и на Уточке разбивают плоты, только потише там, чем у Кулюмеса. За Уточкой, мотри дале, к тому берегу — Гусь. Он от плотов в стороне, никого им не обозначат. А ниже, эн, за буруном-то — Шиши. Об их тоже бьет плоты-то, да редко!.. Ноне, мотри, народ отчаянный стал — да и путь знат хорошо, дак уж вот сколь годов не тонуло людей-то. Хошь и разобьет который плот, за бревна ловются, а то на камне остаются. Ну, с камня их тот же раз сымают, на лодке подъезжают. Ты не гляди, что бурлит, есть мастаки — загоняют сюда и лодку!..
Дедушкин рассказ повторялся чуть ни слово в слово при каждом проходе плота через порог. И Петр Иваныч, сначала почти с ужасом смотревший на плоты в пороге, мало-по-малу проникался убеждением, что пройти через порог на плоту— дело эффектное, но вполне безопасное. Плоты разбивает редко; люди уж сколько лет не тонут; даже с камней порога благополучно снимают потерпевших крушение…
Это незаметно росшее убеждение привело однажды к неожиданно для самого Петра Иваныча вырвавшемуся вопросу:
— А что, дедушка, проехаться на плоту нельзя будет?
— А пошто нельзя-то! — ответил дед. — Тупай, паря, к Ивану Орлову, — эн, на пригорке-то изба с новыми ставнями, — он всей здешней артели голова, всем плотовщикам. Он тебя приспособит. Тупай, паря, тупай, ошибки не дашь!
У избы Ивана Орлова толпилась кучка плотовщиков. Шел дележ денег, полученных за сплав ряда плотов. Сам Иван Орлов, могучий брюнет с несколько выдающимися скулами и узковатыми глазами, потомок обрусевших алтайцев, в легком подпитии был особенно разговорчив. Угостив Петра Иваныча огромной рюмкой водки, он живо согласился «прокатить» его за пятишку через порог на плоту.
На следующее утро Петр Иваныч уже выезжал верхом с кавалькадой плотовщиков вверх по Катуни. Предыдущий вечер не пропал даром: чуть ли не все манжерокские дачники были оповещены о геройском предприятии Петра Иваныча и приглашены на послезавтра наблюдать его плавание через порог.
Сенсация получилась изрядная, и в первый раз в Манжероке увидел, наконец, Петр Иваныч в глазах Агнички живой интерес и сочувствие к своей персоне.
— Петр Иваныч, но ведь это опасно! Ведь плот разбиться может? — ахнула она.
И Петр Иваныч ответил с великолепным наружным спокойствием:
— Конечно, Агния Петровна, бывают такие случаи, но ведь это не обязательно! А зато впечатления!..
Трясясь верхом на лошади, Петр Иваныч не без гордости вспоминал этот свой ответ и старался учесть, сколько лишних шансов прибыло в его пользу в Агничкином мнении…
Проехав верст сорок, за деревней Чепошем подъехали к нарубленному и вывезенному на берег лесу. Поели и принялись «плотить» плот. Дело началось с рамы будущего плота. К концам двух крайних продольных бревен накрепко привязали два поперечных, более коротких бревна.
Иван Орлов, не столько работавший, сколько наблюдавший за ходом работы и делавший указания остальным как командир будущего плота — «сплавщик», находил время для объяснений Петру Иванычу.
— Этта вот самая держава в плоте и есть, — говорил он, указывая на попе речные бревна рамы. — Эвон, к вершинам-то привязано бревно. Это «подушка»; а к комлям которо — «игла» называется. Завсегда плот «подушкой» вперед идет, вершинками, значит.