Всемирный следопыт, 1928 № 12

В этом рассказе описываются жизнь и скитания по океану кеты-рыбы, из породы лососевых, высоко ценимой обитателями низовьев Амура, главное занятие которых — рыболовство. Кета, живущая обычно в морской воде, входит осенью густой массой в пресноводье рек Дальнего Востока. Поднимаясь вверх по течению, она отыскивает удобные песчаные места, где и мечет икру. Ход кеты продолжается 12–20 дней. Этот период времени спешат использовать рыбаки, перегораживая рукава реки «заездками»[20]), ловушками и пр. Из заездок рыба перегоняется в так называемые «мешки», откуда рыболовы перекладывают ее в «кунгасы» (лодки) и отвозят на берег.

На берегу кипит работа. Многолюдные артели рабочих — русских, китайцев, японцев, корейцев — спешно очищают кету, солят, складывают в бочки, заготовляют впрок икру для отправки во все концы СССР и за границу.　

Местные жители (гольды, гиляки, орочены), очистив рыбу от внутренностей, режут ее на продольные полосы и развешивают на шестах; несколько дней рыба вялится, потом складывается про запас в сухое место. В течение долгой зимы и ранней весны вяленой рыбой — «юколой» — питаются не только жители побережья, но и их верные друзья — собаки.　

--------------

I. Первая отметина.

В светлой холодной воде под тщетой коркой декабрьского льда лениво Шевелились гнилая листва и водоросли. Недалеко от берега, под сучковатой корягой, подернутой густым налетом тины, виднелась небольшая кучка мелкой гальки, речного мусора и зернистого песка.

В полдень, когда солнце падало на лед, на гладкие, не занесенные снегом, места, и играло косыми лучами на дне, — под корягой резвились молодые окуньки, плотва и шелесперы. Каждый из них по-своему был рад солнцу. Окуньки задумчиво поводили желтой оторочкой глаз, осторожно заплывали под сучья коряги и, обнюхивая тину, забавно вытягивали нижнюю губу. Некоторые из них, не уплывая далеко от коряги, копались в гнилой листве и старых водорослях.

Юркие плотички, всегда веселые и беззаботные, поблескивали мелкой серебристой чешуей, то-и-дело ныряли под корягу и быстрыми поворотами плавников сбивали с сучьев мутный тинистый налет. Иногда они подплывали к берегу и останавливались в солнечных лучах, глядя на блестящую ледяную покрышку.

Предусмотрительнее и пугливее всех были шелесперы. Они играли недалеко от берега, всегда были настороже и ничем не увлекались. При малейшем шуме или чуть приметном толчке воды шелесперы стайкой летели к берегу, скрываясь среди частых стволов примерзшего камыша.

Иногда мимо коряги, покачиваясь, медленно проплывал сазан. За ним, блестя ячейками медной брони, скользил любопытный карась. Они важно обходили друг друга, спугивали копошащихся у берега окуньков и, пренебрежительно замутив хвостом воду, так же важно уплывали.

Нередко в заводь заскакивали щурята. Влетев в нее откуда-нибудь сбоку, они находу подхватывали двух-трех плотичек и живо ускользали в сторону, в осоку.

После их налета у коряги долгое время никто не появлялся. Плотва испуганно билась о гальки, шелесперы, не двигаясь, стояли в камышах, окуньки прятались под камнями и сучьями коряг…

* * *

У старой коряги, под кучей гальки, речного мусора и песка, начиналась новая жизнь… Эта куча осенью, в конце сентября, была заботливо сложена кетой-самкой, укрывшей в ней сотни оранжево-красных икринок.

Когда солнце в первый раз, в конце декабря, сквозь лед заглянуло на дно реки, в икринках стали появляться первые признаки жизни. Сквозь тонкую оболочку проглянули две черные точки — глазки. Через неделю в икринке начал обозначаться смутный контур рыбьего тельца, а еще через неделю образовалась головка и слабо забилось сердце будущей рыбки.