Всемирный следопыт, 1928 № 07

— Эх ты, мещанин, холщевая шуба! — огрызнулся сердито капрал. — У тебя столь мух на носу не сидело, сколь я пуль в своем теле ношу, а ты меня уставу воинскому учишь! А кто мне приказ дать может, коль выше меня чином на заводе командиров нет? Да ты гляко-сь!

Из сосняка на опушку выплеснулась толпа конных и пеших вперемежку. Часть побежала к небольшому холму и закопошилась там, втаскивая на его макушку что-то тяжелое…

— Счас я их малость попужаю, — сказал без злобы, размахивая тлеющим фитилем, капрал.

— Не смей! — взвизгнул Агапыч.

— Без приказу от начальства не послушаюсь, — ответил равнодушно капрал.

— Да ты с меня живого голову сы-мешь! — крутил кулаками Агапыч. — Брось, не то пришибу!

— Уйди с валу! — схватил капрал медную шуфлу. — Вдарю не то!..

Агапыч всплеснул в отчаянии руками и бросился вниз. В этот момент где-то за частоколом выстрелила пушка, и брандскугель[24]) с веском разорвался около кузниц. С валу в ответ рявкнула капралова гаубица. У Агапыча от страха подкосились ноги. Шлепнулся на спину и, барахтаясь, на спине же съехал с крутого остановился, помялся, а затем повернулся решительно и затрусил к дому. Вспомнил, что не захватил хлеб-соль приготовленную для встречи «гостей».

Когда выбрались из чапыжника и лошадиные копыта зацокали по камням тракта, Федька-Чумак, ехавший рядом с Хлопушей, посмотрел из-под руки на завод:

— Тихо! Спят ли што? Покеда очухаются, мы на валах будем.

— А может, хитрят? — сказал Хлопуша. — Ты-б, провора, наказал все ж людишкам своим, штоб не галдели так. Гамно очень, для заводских пушек примета верная…

И словно подтверждая слова Хлопуши, с вала грохнула гаубица. Ядро, сбивая на лету сучья, прогудело над головами. Этот выстрел и разбудил Агапыча.

— Вот так спят! — засмеялся Хлопу-ша. — Ишь, встречают! — и, спустившись с тракта, свернул в сосняк.

Второе ядро зарылось где-то влево, в болоте.

— Ништо! — беззаботно ответил Чумак. Обернувшись назад, крикнул: — А ну, ребятушки, давай-кось сюда тетку Дарью! — хлестнул коня и поскакал к опушке.

Чумаковы ребята, перебирая руками спицы, выволокли «тетку Дарью» — широкогорлую полевую пушку. За ней с криком побежали и остальные люди Хлопуши…

Чумак сам установил на пригорке «тетку Дарью», сам навел и приложил к запалу фитиль. Горластая «тетка» рявкнула, разбудив в горах эхо.

— Перенесло, — сказал кто-то из канониров, не видя дыма.

Но Чумак, поймавший ухом разрыв брандскугеля, улыбнулся самодовольно.

— Балуешь! Николи не бывало, штоб я промаху дал. Слышь, на заводе разорвалась.

«Тетке» ответила с валов заводская гаубица. Ядро легло рядом, спугнуло кучку конников, но без вреда для них.

— Годи, ребятушки! — крикнул Жженый, до сих пор внимательно приглядывавшийся к заводским валам. — Там всего-то один человек. А ну-ка, Федор, езжай за мной.

Павел и Чумак поскакали верхами к заводу. Остановившись под валом и задрав кверху голову, Жженый крикнул:

— Кто есть живая душа, выглянь!

В амбразуру рядом с пушечным стволом высунулась голова капрала:

— Чего надоть?

_{В амбразуру рядом с пушечным стволом высунулась голова капрала: «Чего надоть?..»}

— Это ты, дедка! — обрадовался знакомому Павел. — А ну, глянь на меня. Узнаешь?

Капрал долго из-под руки глядел вниз, И вдруг заулыбался:

— Никак, заводской наш, литейщик, Павлуха Жженый? Пошто, сынок, кликал?

— Ты чего там один, как неприкаянный, болтаешься? Сдавайся! Неча зря порох изводить!

— Без приказа не могу, — затряс упрямо головой капрал. — Ты, паря, раздобудь мне какого ни на есть начальника, пущай он прикажет, тады и ворота настежь…

— Да ты, дедка, очумел! — захохотал Жженый, — Уже не самого ли хвельд-маршала Румянцева тебе раздобыть? Теперь наше, мужичье царство, и выше нас начальников нет…

— Болтай зря! — рассердился капрал. — Тебе смешки, а меня потом шпицрутенами[25]) расфитиляют. Несладко, чай, и мне одному-то здесь оборачиваться. Весной гарнизонные, верно, што крысы, поразбежались, — вспомнил он слова Толоконникова. — А все ж без приказу я ни-ни!.. Отъехали бы вы, ребята, в сторонку, я счас опять палить начну, не задеть бы случаем вас, — мирно и деловито закончил он.

— Вот старый грех! — проворчал, озлобясь, Чумак и потянул из седельного кобура пистолет. — Сем-ка, я его за послушание начальству в рай отправлю…

— Брось! — схватил его за руку Жженый. — Вишь ведь, из ума старый выжил. Ну его к лешему! — И, повернувшись в сторону опушки, сложив руки трубой, крикнул:

— Ребятушки-и!.. Шту-у-рм!.. На слоем!..

Лавина тел, конные, пешие, оторвалась от опушки и понеслась к заводу.

Впереди краснел чекмень Хлопуши. Многоголосый рев ответил Жженому:

— На сло-ом!.. На сло-ом!.. На сло-ом!..

Жженый, огрев нагайкой жеребца, первый подскакал к воротам, скатился с седла и брякнул елманом[26]) в дубовые, обитые железом тесины:

— Отворяй, сукины сыны!

Ответом было молчание. Услышав уже близкий топот штурмующих, Жженый крикнул:

— Робя, вон там бревно, захватите!.. Ворота сбить!