Всемирный следопыт, 1927 № 11

Дарган-Ата («Отец Лоцманов») вполне оправдывал свое название. Каждый раз проходящий пароход брал провожатого, так как фарватер Дарьи за две недели совершенно менялся. Жители знали жизнь реки, и чуть не каждый из них мог безопасно провести судно среди перемещающихся отмелей. Провожая пароход, они всегда заказывали товары. Рядом с базарной пристанью вереницей стояли навесы. Здесь был базар. Узбеки торговали с кочевниками-иомудами. Большинство товаров хранилось дома. Под навес привозили только то, что могли продать за день.

Теперь, на закате солнца рощи были наполнены скрипом арб, говором толпы и окриками погонщиков. Купцы в полосатых шелковых халатах разъезжались по домам после базарного дня. Облака пыли, невидные в сумерках, поднимались высоко над деревьями и клубились в последних, угасающих лучах солнца. Скрипели огромные крепостные ворота, впуская своих обитателей.

С наступлением прохлады внутри крепостей началась жизнь. Стук топора, вечерняя песня, рев домашних животных, говор людей доносились от одного дома к другому вместе с вкусным запахом вечернего плова.

С полей, окружающих оазис, возвращались запоздалые работники. Это были младшие члены семьи. Они работали на полях, в то время как старики торговали. Черные от загара, молодые и сильные— они шли толпами. Босые, в одном белье, нередко в одних бумажных штанах, засученных по колено, и с тяжелыми заступами на плечах. У каждого за ухом торчал красный или желтый цветок. Когда им открывали ворота, костры на мгновенье освещали опрятное белоснежное белье и яркие расшитые тюбетейки на головах, похожие на ночные цветы.

На угловых башнях появились люди, которые осматривали стены и перекликались друг с другом. Но в голосах караульщиков слышалась тоскливая робость. Воинственные узбеки, несколько столетий назад захватившие эти края, давно выродились в кротких, миролюбивых земледельцев.

Теперешние узбеки имели ласковые, чуть-чуть печальные глаза, слегка влажные, как у женщин, прямой, правильный нос и тонкие, изящные пальцы с миндалевидными ногтями. Кроме того, они обладали медленными, спокойными движениями и огромной коммерческой сметкой.

Побежденные иомуды остались полудикими кочевниками.

Хищные, проворные и отважные — они при каждой возможности нападали на оазисы. Никто даже приблизительно не знал их численности.

Последние дни стали ходить грозные слухи. Иомуды целыми отрядами стекались к оазисам, и потому голоса ночных сторожей звучали тихо и неуверенно.

II. Вождь иомудов.

Седой, как лунь, благообразный Джунаид-хан решил повернуть назад колесо истории и изменить дело многих веков. Он объединил иомудов и повел борьбу за плодородные земли. Прежде всего он захватил все дороги.

С древних времен у разрушенных крепостей остались колодцы. Мимо них проходили торговые пути. Джунаид-хан выставил возле колодцев вооруженных пастухов и стал собирать подати с узбекских караванов. Если к колодцу приближался отряд красноармейцев, то иомуды садились на коней и мгновенно исчезали за первой дюной. Каждый караван, подходивший к колодцу, встречали выстрелами в воздух.

За водопой верблюдов и несколько мехов соленой воды купцы отдавали целые тюки шелка, ящики чая, свертки ковров и мешки сушеных фруктов. Если же они сопротивлялись, то иомуды отгоняли верблюдов от водопоя. Двинувшись вперед, караван терял половину верблюдов.

Через два года Джунаид-хан имел вооруженную свиту из нескольких десятков пастухов. Но старый разбойник никому не доверял. Во время намаза, когда хан снимал оружие, весь конвой становился полукругом спиной к нему. Всякий, кто повернулся бы лицом к спине безоружного хана, был бы повинен смерти.

Крайне воздержанный в пище, Джунаид-хан быстро стал «святым» в глазах пастухов, хотя жестокость его не имела границ.

Захваченных мирных жителей целыми толпами приводили к его юрте, и Джунаид ровным, тихим голосом обычно отдавал приказание перебить всех. Палачи бросались на безоружных людей, а хан важно непокойно шел совершать намаз.

Последние годы он посылал целые караваны контрабанды в Персию. Осенью 1918 года он почувствовал себя достаточно сильным. Как всегда, по ночам вокруг его юрты горели костры. Неподвижно стояли вооруженные иомуды и охраняли хана. Какие-то люди приезжали на взмыленных конях и выкрики-кивали издали условные слова. Из юрты им отвечал истомленный бессонницей голос хана, и стража пропускала их в юрту.

Через несколько дней Джунаид-хан, окруженный телохранителями, двинулся к Хиве. Дважды в день из-за дюн выезжали навстречу ему многочисленные отряды иомудов. Всадники молча склонялись к гривам коней при виде «святого» и так же молча следовали за ним. Когда хан приблизился к Хиве, он показал рукою на город и бесстрастным, спокойным голосом проговорил:

— Резать всех.

Три дня горела Хива, и на всех улицах шел кровопролитный бой. Потом явилась кавалерия Буденного. Целую неделю с боем уходил старый хан к границе. Больше половины людей потерял он, пока пробился в Персию.