Всемирный следопыт, 1927 № 10

Но внимательный наблюдатель открыл бы, что Нэ, вероятно, старше своего товарища, в движениях и глазах которого было больше оживления, и что лоскуток цветной материи, перехвативший волосы Ю, обличал в младшем из плотовщиков некоторую склонность к нарядам.

Главное же, что никак не позволило бы смешать обоих бирманцев, это был глубокий страшный шрам на теле Нэ. Он начинался на шее, под левым ухом, шел наискось через всю грудь и кончался у пояса, с правой стороны живота. Видно было, что рана не была как следует залечена и гноилась, несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как Нэ получил ее.

Ю сдвинул в кучу рассыпавшийся хворост. Костер затрещал, задымил, и маленькие червячки огня полезли вверх, цепляясь с ветки на ветку.

Нэ заглянул в котелок.

— Кипит, — молвил он, — давай рису.

Ю запустил руку в широкий карман своих штанов, долго шарил там и, наконец, вытащил оттуда мешочек. В мешочке оказалось ложки две рису. Нэ взял щепотку, бросил ее в котелок.

От медленно ползших назади, смутно угадываемых в темноте берегов шли терпкие, густые запахи. Ночь была тихая, застойная и удушливая. Такие ночи часто бывают в тропиках осенью, перед началом дождей. Через прорывы в облаках иногда мелькали крупные, яркие звезды. Казалось, что весь небесный свод принизился, опустился к земле, и поэтому звезды и кажутся такими крупными и блестящими.

Изредка с берегов доносился треск ветвей, ломаемых чьими-то тяжелыми ступнями, а раз плотовщики услыхали совсем близко громкое фырканье и плеск воды. Это кто-то из четвероногих обитателей джунглей пришел к берегу напиться…

Нэ осторожно мешал палочкой содержимое котелка. Отблески огня причудливо играли на лице бирманца, то перекашивая, то густо окровавливая его.

Ю лежал на спине, заложив руку за голову и о чем-то думал. Неожиданно он повернулся к своему товарищу.

— Слушай, старик! Ты хотел мне рассказать, откуда у тебя этом шрам. Кто это так вспорол тебя?

— Собака, — невозмутимо ответил Нэ.

— Со-ба-ка? — Ю удивленно приподнялся на локте. — Собака, ты говоришь? Я знаю немало собак! Я даже думаю, что видел самого большого пса, какой только есть во всей Бирме — это пес судьи из Пхинго, но и из того пса ты одной рукой свил бы веревку, если бы захотел…

— Да, — повторил задумчиво Нэ, — меня разукрасила так… собака.

Последнее слово он произнес так странно, что Ю сразу догадался, в чем дело.

— Ты говоришь про… двуногую, старик? — шопотом спросил он, невольно оглядываясь на темную стену леса.

Нэ кивнул головой.

Всколыхнув тяжелую ночь, над рекой пробежал ветерок, зашуршал в прибрежных камышах, заскрипел стволами деревьев в лесу. Ю передернул плечами.

— Расскажи, старик! — сказал он.

— Хорошо, — неспеша ответил Нэ, встряхивая головой, — я расскажу. И пусть мой рассказ разбудит в тебе, мой сын, ненависть, горячую, как лесной пожар, ко всем тем, кто не позволяет каждому из нас, лшамма[25]), иметь свою хижину, свою пищу и… свою свободу. Слушай!

II. Рассказ старика.

«Я работал в долине Зеленого Глаза, у истоков Иравади[26]). Ты слыхал, конечно, про те места — горькая слава о них разошлась по всей Бирме. Там бревна хранятся под навесами, а люди спят прямо в сырой траве, в муравейниках и заживо разлагаются от лихорадки и укусов ядовитых насекомых. Там гибнут тысячами: вязнут в болотах, тонут в бурной реке, уносятся в водопады на оторвавшихся плотах. Там от восхода до захода солнца рабочие стоят по горло в вонючей, зараженной воде лесных болот, отдают свою кровь сотням присосавшихся пиявок, которых нет времени отогнать, их тело терзают колючие растения, и за все это там получают мутную похлебку, по две рыбешки, длиной с мой палец, и маленькую медную монету. Скверное место — истоки Иравади.

У меня был слон, ты знаешь его, — его звали Бо. Хороший, умный слон. И за то, что у меня был слон, мне давали две медных монетки и не заставляли стоять в воде. Бо был сильный слон, он мог тянуть сразу пять больших тиковых[27]) стволов, мой плот к вечеру всегда давал больше других, но надсмотрщики требовали еще больше и больше и, чтобы не лишиться кружки мутной похлебки, я должен был так быстро гонять моего Бо, что он к концу дня шатался от усталости…

Я не мог уйти оттуда. Моя жена была больна. Ее лечил судья из Пхинго, — тот самый, у кого такая большая собака. Он требовал за лечение много денег и говорил, что, если он их не получит, то его собака передавит всех наших кур. Я бережливо копил медные монетки и каждую неделю относил их судье. Он всегда ругался, говорил, что мало, и бил меня палкой, а я становился на колени и просил его простить меня — ведь моя жена была больна…

…Спереди на плот надвинулся далеко вдававшийся в реку темный мыс. Плот царапнул по дну, слегка стукнулся обо что-то углом и, чуть повернувшись, поплыл дальше… Старик продолжал:

— Но вот она умерла… Судья сказал, что она должна была умереть. Зачем же он брал деньги? Я пошел к хозяину и попросил его отпустить меня, чтобы похоронить мою жену.

— Ты не раб, — сказал он, — иди, но ты мне делаешь большой убыток и должен за него заплатить.