Всемирный следопыт, 1927 № 07

Вскоре из Чарли выработался выдающийся пилот. Земляки Линдберга хорошо знают высокого, беловолосого, красивого юношу с большими синими глазами, еще недавно летавшего над их селениями на стальной птице. Никто из них не думал тогда, что «сумасшедшему Чарли» готовится мировая слава.

В 1924 г. старик Линдберг умер. Выполняя волю отца, выраженную в завещании этого чудака, Чарли с аэроплана развеял над фермой пепел сожженного трупа…

После смерти мужа мать Линдберга переехала в Детройт. Средств, чтобы вести праздную жизнь, столь свойственную американской женщине буржуазных кругов, у нее не было. Жалованья сына едва хватало на его собственные нужды и совершенствование в избранной им профессии. С матерью Линдберг делился всеми своими планами, и они оба решили, что рано или поздно он побьет мировой рекорд.

Чтобы поддержать сына, Еванжелина Линдберг поступила преподавательницей химии в женскую Детройтскую школу.

Она верила в своего Чарли, и не только без ужаса, но даже одобрительно встретила его проект перелета из Нью-Йорка в Париж. Она настолько была уверена в успехе, что даже не бросила классы и не пошла провожать сына на Рузвельтовское поле. Когда во время урока, 21 мая, ее позвали к телефону, и мать узнала, что ее сын уже благополучно несется над океаном, она поблагодарила за эту весть и уверенным тоном заявила: «сегодня Чарли будет в Париже».

Еванжелина Линдберг не ошиблась.

Перед прыжком.

— Вначале все было против меня, — рассказывает Линдберг. — В ночь с 19 на 20 мая стояла самая неблагоприятная для полета погода. Весь день, не переставая, шел дождь, и Рузвельтовское поле, окутанное густым туманом, походило на тонкое болото. На аэродроме, у большого ангара, в котором находился мой моноплан, собралась толпа человек в пятьсот. Дождь разогнал любопытных. Остались лишь люди, близкие к авиации.

Меня очень тронуло, что перед самым моим отправлением прилетел командор Чарльз Бэрд на своем огромном Фоккере, готовившемся к такому же перелету. С ним прибыл его летчик Акоста и капитан Новилл. Прилетел и Чемберлин, собиравшийся лететь вслед за мной в Европу и, как известно, блестяще побивший мой рекорд на дальность. Они искренне желали мне успеха, но опасались, что я, непременно усну в дороге, не выдержав 34-часового перелета без отдыха.

Никто из них не верил в силу моего противосонного средства. А между тем оно было очень несложно: попросту я совершенно, укрылся от ветра — и только…

Взял я с собой 451 галлон бензина, то-есть на 145 галлонов больше, чем запасался обычно, и 20 галлонов масла. Таким образом, я был вполне обеспечен для полета в радиусе 7.700 км, — конечно, при условии благоприятной погоды. До Парижа мне нужно было сделать 3.600 миль (около 6.300 км). Зато вес моноплана значительно увеличился, что и сказалось в момент отрыва его от земли. Грязь на Рузвельтовском поле сильно мешала разбегу. Впереди находился знаменитый овраг, в который в прошлом году свалился Функ на аэроплане Сикорского, при чем вместе с аппаратом сгорели два авиатора. Здесь же, неподалеку от меня виднелся памятник этим летчикам, погибшим при попытке перелететь через Атлантику. Он имеет вид пропеллера с согнутой лопастью. Правда, это на меня не производило сильного впечатления, но все же мысль об участи аппарата Сикорского и погибших товарищей упорно не выходила из головы. А тут еще мой моноплан не бежал, а буквально «ерзал» по вязкому аэродрому.

Приходилось менять направление и напрягать все усилия, чтобы оторвать его от земли.

«Дух Сан-Луи» уже перешел «линию безопасности». Несмотря на темноту, я ясно различал видневшиеся впереди деревья. Повидимому, приходилось возвращаться назад и снова повторить разбег.

Вдруг моноплан сделал прыжок… затем снова отделился от земли, пролетел немного— и опять его колеса начали бороздить вязкую грязь, но уже только слегка касаясь земли. Положение становилось опасным. Но еще усилие — и «Дух Сан-Луи» начал плавно подниматься в воздух и забирать высоту. Я взглянул на хронометр. Было 7 ч. 55 м. утра…

Над океаном.

Туман только местами держался на побережья и постепенно рассеивался. Об этом я был предупрежден до начала полета.

Мой моноплан отличался особым качеством — быстро забирать высоту. Это впоследствии оказало мне большую службу в пути. Очутившись за пределами Нью-Йорка, я уменьшил на четверть скорость оборотов мотора, и таким темпом он работал у меня за все время полета. Только три раза я увеличивал его скорость, когда был вынужден быстро забирать высоту.

Я пролетел над Род-Айландом, юго-западной частью штата Массачусетса, над проливом Лонг-Айланд, пролетел через Массачусетский залив у Сунтдата, и оттуда пошел на север. Мне предстояло покрыть 200 миль водного пространства по пути к Нью-Фаундленду…