Всемирный следопыт, 1926 № 09

В течение недели и трех дней «Большой кинематограф Первис-Вайзман» был переполнен публикой с заката солнца до полуночи, и казалось, что он будет пользоваться таким же успехом до конца сезона. Однако, в одиннадцатый вечер сбор вдруг упал, и можно было подумать, что таинственная театральная болезнь, которая равно нападает как на худшие, так и на лучшие драматические предприятия, наложила руку и на предприятие «Первис-Вайзман».

Компаньонов тревожило не столько уменьшение толпы зрителей, как понижение увлечения посещающей театр публики, не сопровождавшей уже таким громким криком и визгом приключения девушки на мотоциклетке, преследуемой артиллеристом в быстроходном автомобиле Ройс, проделки Чарли Чаплина и впихивание Джеффа в боченок с патокой.

Дамеа начал рыть песок у корня большого дерева.

В четырнадцатую ночь представлений, когда Жан Франсуа Калабасс пришел требовать арендную плату авансом, Первис посоветовал отправиться ему к чорту за песнями, и после того, как Вайзман перевел ему этот совет, Жан Франсуа ушел, опечаленный и разочарованный.

Он не мог прибегнуть к защите закона; сделай он это, Амама узнала бы, что он получал деньги и скрыл это от нее; не мог он даже пожаловаться своим друзьям из опасения, что это дойдет до ушей его дочери. То, что старик покучивал, не имело особого значения, но, скрыв от нее деньги и умолчав про свою сделку с Первисом и Вайзманом, он совершил подлость.

Итак, не подкрепившись ни одним глотком водки и предвидя впереди плохие времена, Жан Франсуа вернулся домой и лег на свой спальный мат, стараясь заглушить свое горе при помощи пачки крепкого табаку.

В доме Жана было всего две комнаты: одна для него, другая для Амамы; обед же стряпался на открытом воздухе. Перегородка между двумя комнатами состояла из переплетенных ветвей, и, когда он лежал, жевал табак и размышлял, уставившись на сверкавшую, под лунными лучами полосу воды, видную через вход, он мог расслышать сквозь шелест ветра в пальмовых листьях и ропот прибоя на внешнем взморье звук слабый, живой и ритмичный, звук дыхания спавшей Амамы.

Вдруг, пока он лежал, работая челюстями и уставившись на сверкавшую полосу воды, в голове у него зародилась совершенно неожиданная мысль: — «А почему бы и нет?»

«Почему бы и нет? — раздумывал про себя Жан. — Почему? Гм!.. Нет, нет, это было бы совсем дурно. Дамеа — хороший парень и всегда был добр к нам, да и, кроме того, я надеюсь, что он впоследствии женится на Амаме. Это сокровище, без сомнения, он бережет к тому времени, когда они поженятся. Да, но женится ли он когда-нибудь на ней? Несомненно, женится. Кроме того, я не мог бы продать этой жемчужины. Однако, почему бы я не мог ее продать? На всякую вещь найдется покупатель; дело только в цене. Нет, нет, и не думай, Жан Франсуа Калабасс, это недостойная мысль… А все же…».

Он повернулся на левый бок и закрыл глаза; видя его в таком положении, можно было подумать, что он крепко спит.

Прибой на рифе пел, и ветер шелестел листьями, производя звук, похожий на звук дождя. Казалось, что Жан Калабасс грезит, погруженный в глубокое забытье, умерший для всего окружающего; вдруг, приподнявшись на локте, он осторожно повернулся и начал ползти по матам к входу.

За порогом он встал на ноги.

Толпа зрителей, переполнявших кино, громким криком и визгом сопровождала проделки Чарли Чаплина.

Не было никого, кто бы мог подсмотреть и увидеть.

Старик подошел к маленькой полке у входа, где обычно лежал нож, употреблявшийся для различных хозяйственных целей, от чистки рыбы до вырезывания тростника; затем, приблизившись к большому дереву, он опустился на колени в том же месте, где опускался на колени Дамеа, и начал отрывать сокровище. Не в первый раз уже проделывал он эту работу; любопытство подстрекнуло его к ней в ту же самую ночь, как жемчужину похоронили. Но старик скрывал с тех пор сделанное им открытие, скрывал его совершенно невинно, без малейшей мысли или желания обокрасть Дамеа, — эта мысль пришла ему в голову всего десять минут тому назад. Заровняв ямку и разгладив песок, Жан Франсуа встал и с маленькой жестянкой в руках вернулся домой, вполз в свою комнату и лег.

Он принялся прислушиваться. Сквозь ропот прибоя и шелест ветра в листьях он расслышал тихое и спокойное дыхание спящей девушки.

VI. Янтарное ожерелье.

Вот уже несколько дней, как Жаном Франсуа овладела полная апатия, он не выказывал ни малейшего интереса к происходившему вокруг него и совсем лишился аппетита. Дело дошло до того, что Амама, решив, что он болен, предложила пропустить ловлю и остаться с ним на весь день, чтобы сварить ему обед, но он сердито отверг ее предложение. Если она вдруг готова поступить таким образом, почему она не подумала об этом раньше, вместо того, чтобы вечно где-то бегать с этим негодным Дамеа.