Всемирный следопыт, 1926 № 06

Глубокая и искренняя благодарность моим пятерым сотоварищам, которые все добровольно бросают жизнь на чашку весов, благодарность за то, что страшное ярмо снято, наконец, с моих плеч, снято и исчезло навсегда насмешливое презрение, которое мне столько раз приходилось чувствовать за два последних года при моих постоянных неудачах. Даже если бы мы рухнули вниз, тут, на этом месте, то все же с нашего предприятия нельзя было бы уже сорвать печать серьезности.

Над белой пустыней.

Мы быстро летим вдоль северо-западного берега Шпицбергена, где море под нами совершенно свободно ото льда.

Через час полета мы находимся на траверзе Амстердамского острова. Но здесь нас встречает неприятный туман, густой, как каша. Сперва он идет на нас клочьями с северо-востока — сырой и холодный. Затем гуще и гуще. Тем временем пилот берет руль высоты, и мы летим как бы над шерстяным одеялом.

От вершины Амстердамского острова мы направляемся к северу, в царство тумана. Ледяное поле колоссальных размеров лежит перед нами. Целых два часа мы летим над ним, на расстоянии добрых 200 километров. Время от времени мы пролетаем над крохотным просветом в нем, и я получаю представление о характере лежащей внизу местности. Такое странное положение вещей продолжается впредь до самого 82° северной широты.

Немного после восьми часов туман расходится и вдруг, в одно мгновение, исчезает, как под влиянием волшебства, а под нами и впереди нас открывается огромная сверкающая поверхность, знаменитый сплошной лед.

Сколько несчастий на протяжении ряда лет ты ни приносило, о, бесконечное белое пространство, каких только лишений и каких только бедствий ты ни видало! Но ты также повстречалось и с теми, кто поставил ногу на твою выю и силой бросил тебя на колени. Не припомнишь ли ты Нансена и Иогансена? Не припомнишь ли ты герцога Абруццкого? Не припомнишь ли ты Пири? Не припомнишь ли, как они шли по тебе и все же, хотя ты и сопротивлялось, поставили тебя на колени. Тебе следовало бы отнестись с уважением к этим молодцам! Но что ты сделало с теми, которые держали путь прямо в твое сердце, чтобы никогда больше не вернуться домой? Куда ты их девало, спрашиваю я. Никаких следов, никаких знаков — только одна бесконечная белая пустыня!..

Я никогда еще не видел ничего более пустынного и унылого. Я думал, что изредка покажется какой-нибудь медведь, который хоть немного нарушит это однообразие. Но нет, — абсолютно ничего живого. Если бы я знал это, то, пожалуй, захватил бы с собой блоху, только для того, чтобы иметь рядом хоть что-либо живое!

Вынужденный спуск.

В 1 час 15 минут утра в ночь на 22-е мы долетели до первого свободного ото льда пространства, сколько-нибудь значительного по размерам. Это была не полынья, а целое озеро с узкими рукавами, расходившимися по различным направлениям. Оно давало нам первую возможность спуска. Так как Фохт сообщил, что половина всего запаса бензина уже использована, то мы нашли нужным попробовать спускаться. Поэтому мы решили сделать необходимые наблюдения для определения своего местонахождения.

Теперь возник вопрос, куда нам спускаться? Разумеется, спуск на воду был самым безопасным, поскольку дело касалось самого спуска, но тут опять явилось возражение, что лед может закрыться и раздавить нас раньше, чем мы успеем снова подняться на воздух. Поэтому мы все были согласны с тем, что, поскольку встретится возможность, мы будем садиться на лед. Для того, чтобы обследовать местность как можно тщательнее, мы начали спускаться большими спиралями. Во время этого маневра в заднем моторе начались сильные перебои, и это изменило все положение. Вместо того, чтобы выбирать, мы должны были брать то, что подвертывалось. Машина была еще слишком тяжела, чтобы держаться в воздухе с одним мотором. Необходимо было спускаться без промедления.

Мы спустились так, что лед затрещал и захлюпал. Для нас было счастьем, что мы опустились среди сала, потому что оно несколько замедлило нашу скорость, но, с. другой стороны, это ослабило маневренную способность аэроплана. Мы проносимся мимо тороса на правом берегу. Машина кренится и уклоняется влево, так что несущая поверхность почти касается тороса, проносится над ним и вздымает высоко кверху лежащий на нем снег. Берегись!

Мы несемся на другой торос с левой стороны; он выглядит еще более внушительным и грозным. Убережемся ли мы от него? Каждое мгновенье я ждал, что левое крыло разлетится вдребезги. Скорость нашего бега теперь быстро убывала в толстом слое мелкого льда, и мы остановились в глубине рукава, почти уткнувшись носом аппарата в торос. Чуть быстрее, и мы разворотили бы себе нос!

Пока-что все хорошо. Мы еще живы.

Во в любой момент и без всякого предупреждения наше свободное пространство между льдами могло снова закрыться и раздавить нас, как давят орех щелкунчиком. Чтобы предохранить себя от этого, мы решили вытащить аэроплан на торос, у которого мы находились.