"Всем сердцем с вами". Клара Цеткин

Клара, сама рано приобщившаяся к чтению, вводит сыновей в мир книг.

Самое главное в воспитании, была убеждена Клара, это пример родителей. Она рано пробудила у своих мальчиков любовь к родине, понимание того, что нет выше цели, чем борьба за ее свободу. Клара рассказывала детям об их отце, отдавшем свою жизнь за рабочее дело, о многих героических людях, счастье которых в том, что они всегда были с народом.

Клара учила женщин-работниц каждодневно бороться за свои права, за жизнь своих детей. Добиваться устройства детских садов на предприятиях, ассигнований на создание яслей, врачебного надзора за детьми. Работая на фабрике, женщина должна знать, что дети ее не брошены на произвол судьбы…

Воспитание детей особенно занимало Клару не только потому, что она была педагогом по образованию. Она думала о будущем. Какими войдут в жизнь те мальчишки и девчонки, которые сейчас бегают в школу с ранцами на спине? Как воспитывать их? Они будут жить в другом мире. Клара видела этот мир проницательным взором опытного борца за социализм. Она не забывала о необходимости противостоять буржуазному влиянию на молодежь.

Теоретическим высказываниям сопутствовали личные впечатления. С горькой улыбкой вспоминала она маленьких, тощих от недоедания девочек, которые кружились вокруг бедной рождественской елки с песенкой о том, что «добрый кайзер» заботится о них.

Клара хорошо знала жизнь городских трущоб, где от нищеты, безнадежности, невежества страдали прежде всего дети.

Понимая, что только изменение самого строя может положить конец и страданиям детей, Клара не жалела сил, чтобы уже сейчас помочь детям рабочих.

Именно на страницах «Равенства» впервые возникла мысль о коллективном воспитании детей, которые фактически оставались беспризорными, если матери работали.

Конечно же, тотчас по приезде в Швейцарию Клара навестила Юлиуса Моттелера. Он мало изменился, только его длинные бакенбарды заметно поредели.

— Я часто вспоминаю тебя: как славно ты играла свою роль в харчевне на границе. Вспоминаю нашу дружбу в тяжелые времена, — сказал Юлиус. Он по-прежнему говорил ей «ты», и это было ей приятно.

— Значит, вы не забыли меня?

— Как же тебя забыть? С тех пор как ты уехала, у нас уже никогда не было такого тарарама и веселья.

Клара давно потеряла из виду свою русскую подругу Марию. Она оставалась в Швейцарии, когда Клара уехала в Париж. Кларины письма возвращались обратно с пометкой: «Адресат выбыл»…

И только сейчас от Моттелера Клара узнала печальную историю Марии. Она вернулась в Россию. Ее выследили и сослали в Сибирь. Там следы ее затерялись.

Клара живо вспомнила все, что так тесно связывало ее с Марией: молодость, первое знакомство с Осипом, первые шаги в настоящем деле здесь, в Швейцарии…

На конгрессе выступил Энгельс. Ему шел семьдесят третий год, но работал он с прежней энергией.

Появление Энгельса на трибуне делегаты встретили овацией. И первые слова его прозвучали мягко и растроганно. Он относил эту овацию к другому человеку. Он протянул руку к портрету Маркса. И все сразу повернули головы в ту сторону, где лицо Маркса, освещенное боковым светом, как будто выступало из холста. Это был портрет, знакомый всем каждой своей черточкой — от мудрых, слегка прищуренных глаз до лорнета, небрежно заложенного за борт сюртука.

Энгельс произнес свою речь на трех языках.

Он говорил о роли партии, о пагубном влиянии анархистов, отрицающих эту роль. О простаках, которые верят во всесилие избирательных бюллетеней.

«Оппортунисты хотят проложить дорогу к социализму избирательными листками! Но бумага не выдержит, она утонет в болоте!» — так гневно сказала Клара в споре, возникшем недавно у них в Штутгарте.

Пройдет совсем немного времени, и Клара с горечью подумает: «Как пророчески еще тогда, в пору огромных успехов социализма в Европе, когда в Германии партия получила два миллиона голосов при выборах в рейхстаг, распознал Энгельс опасную тактику оппортунизма! Еще горнист, который очень скоро предательски протрубит отход, не поднес к губам горн, а Энгельс уже услышал его и предостерег: «Бойтесь оппортунизма!»

Но в то цюрихское лето это предостережение смягчалось общим ощущением нарастающей силы их дела, больших удач, выхода на просторы, о которых мечтал Маркс.

Да, в то лето они все были веселы и молоды. И старый Энгельс тоже.

Вечерами, когда они встречались за столиком, поставленным на воздух под липами, Энгельс произносил шутливый тост в честь «Клары-воительницы», лукаво добавляя, что приятно видеть женщину, борющуюся за равноправие, но отнюдь не стремящуюся к сходству с мужчиной.

Он хорошо себя чувствовал в этой компании! С одной стороны сидела Клара, с другой — улыбчивая, все еще красивая Юлия Бебель. И сам Август Бебель. И Фрида Симон, его дочка.

И скромный оркестрик из любителей музыки какого-то ферейна играл народные, французские и немецкие, песни, и все подпевали, взявшись под руки и раскачиваясь на своих стульях. И уж никак не думала Клара, что Энгельс так легко поведет ее в вальсе, танцуя его по-старинному — в три па.