Всем глупышкам посвящается (СИ)

Джек по-домашнему укрывал меня пледом, пусть и было тепло и читал что-нибудь из последних статей в своем издании. Он мог часами не отрываться от статьи, рассказывать, перечитывать одно предложение, обдумывая, что с ним не так, вспоминая при это миллион разных ученых, писателей, публицистов, делая сводки, звонки, входя в бешенство, если текст недостаточно хорош. Безумие. Безумие и блестящий запал, добавьте оранжевый цвет, глаза ребенка, и получите его, Джека. Я тогда думала, что буду, непременно, журналистом, и, обязательно, таким же хорошим, как он. Папа говорил, что журналист - это не профессия, а склад ума. В тот день я созерцала наглядный пример его словам. Чувствовать себя глупой неприятно, с одной стороны. А с другой, чувствовать себя умнее человека, которого любишь, неприятно вдвойне. Так что не знаю, кто из нас оказался в более странном положении, но мне чертовски нравилось смотреть на Джека в процессе работы. Кстати, это касается обоих Джеков. И нет, Jack Daniels не в счет.

Я посмотрела на него, потом на свой трезвонящий телефон - кроме маминых звонков на нем не было ни единого сообщения.

- Тяжело привыкнуть к вечному затишью, - сорвалось с губ.

- Прекрати скучать, - не отрываясь от статьи, произнес он тут же.

- Перестань дышать.

- Перестань думать о нем, хотя бы пока я рядом.

- Перестань, ты же знаешь, что я не люблю тебя, Макс.

- Перестань при "люблю" говорить Джек, а при "не люблю" Макс.

- Перестань говорить "перестань" .

Замолчали оба. Он улыбнулся. Нет, он не смог бы обидеться на меня и при большом желании. Ему просто было достаточно, что я с ним. Не важно, что Моцарту он бы, возможно, не понравился, не важно, что Солнце потухнет и разрушит нас, не важно, что я его не люблю - мы же с ним.

Дочитав последнюю статью (она была о неком тибетском монахе) Джек заключил, что пора мне домой. Но я не пошла. Осталась у него. Он утром извинялся перед мамой, но она уже ничего не чувствовала к нам, кроме отвращения. Как она устала от меня. Теперь ей все равно. Мир не готовил меня к тому, что ненависть родного человека может стать чем-то куда ужаснее, пустотой. Чтобы не видеть ее каменных глаз, я вновь ушла с Джеком, гулять, ходить по городской брущатке, плакаться в жилетку, чтоб он утер мне мокрый нос, поцеловав его после этого. Лучше бы это был папа, конечно. Но папа в тот день был занят. С моих восьми лет он часто бывал слишком занят новой женушкой и новой доченькой. А Джек был всегда свободен для меня. Я всхлипывала на его плече в тот день, а он обнимал меня, сидя на диванчике маленького кафе, совсем как в день нашей первой встречи в Испании. Гладил мои холодные плечи, крепко держал дрожащее тело, когда от плача у меня сбивалось дыхание и ничего не говорил, просто отменил все дела и утешал эту дурочку.

- Он сказал: "Прости, милая, я не могу сегодня", понимаешь? Я так просила его поговорить с мамой, сделать что-то, приехать...А у него дочка заболела. Я б сдохнуть могла, но ее насморк остановил бы его от приезда. Хороший папочка, молодец, ничего не скажешь. Им и дела нет. Никогда. Ни одному, - просто рыдала и плакала, несла чушь. И от этого становилось еще жальче себя, еще отвратнее. - И даже ему я не нужна, он ни разу б не вспомнил меня. Как представлю, что он сейчас с другой, целует ее, ею любуется, а не мной, она обнимает его плечи, а не я... Не я. Выкинули все, как куклу. Знаешь, когда ребенок только рождается, никто не ждет, что он перестанет быть центром вселенной, что станет ненужным, что детство однажды кончится. Мама, папа... Я так часто представляю, как они качали меня, крошку, как вместе представляли, какой я буду через несколько лет, как вместе выбирали одежду. Думаешь, мама могла представить, что уже через десять лет, он вот так же будет качать вовсе не ее малышку? И что мир встанет с ног на голову, и даже я окончательно отдалюсь от нее. Она думала, что останется одна одинешенька на всем белом свете? - горькие слезы сдавили мне голос до жалкого писка, я крепко сжала руку Джека, стараясь не смотреть в его глаза. - Думаешь, я знала, что мужчина может любить не тебя одну? Думаешь, когда он смотрел на меня, как на древнее божество, когда плакал на моих глазах, я могла подумать, что он так скоро променяет меня на регулярный секс? Могла ли подумать, что он просто выкинет ту, из-за которой потерял сон, которая с ума сходила от одного вида его сонной улыбки? Черт, да что с ними!? Что с нами? За что Бог создал нас такими заменимыми? - я выдохлась, замолчала, утонула в своем надуманном горе.

Джек утирал мои слезы, им не было конца. Он подождал, когда мое лицо высохнет наконец, и шепнул на ухо, не выпуская моих плеч:

- Не стоит, милая. Они все страдают. Каждый, с кем тебя нет, каждый. Не вини никого, не надо, - он припал губами к щеке. - Люди не такие, какими бы мы хотели их видеть.

- Джек, - поцеловала его, - скажи, если бы я осталась с тобой на всю жизнь, ты бы никогда не изменял мне?

- Глупая, - хмыкнул, - я предан тебе больше сторожевой собаки.