Вселенная против Алекса Вудса

Не помню, когда именно мы решили, что ехать на машине удобнее, чем лететь самолетом, но, скорее всего, довольно рано. Мистер Питерсон не желал лететь — но не потому, что боялся крушения или исламских террористов. Одна мысль о том, что он окажется заперт в ограниченном пространстве, тесно набитом другими людьми, и без малейшей возможности сбежать, вызывала в нем ужас. Не самый лучший сценарий для последнего в жизни путешествия, тем более что мистер Питерсон понятия не имел, в каком состоянии будет находиться к этому дню. И мы решили ехать на машине. Не спеша, под музыку Шуберта и Шопена, делая остановки где захочется и любуясь пейзажами. Мистера Питерсона смущало лишь, что мне придется сутки провести за рулем, причем вторую половину этого времени — в полном одиночестве. Справлюсь ли я? Откровенно говоря, я и сам этого не знал, но всем нутром чуял: так надо. Самолетом я никогда не летал и не был уверен, что в воздухе мне понравится. За рулем хоть чувствуешь себя привычно.

Сдавать на права, пока мне не исполнится семнадцать, было нельзя, но это не значило, что я не готовился. Зрение у мистера Питерсона продолжало ухудшаться, и он больше не мог обучать меня вождению, но я уже освоил базовые навыки и наизусть знал рутинные маршруты — до магазина и обратно; парковался я тоже довольно уверенно. Я назубок вызубрил теорию, включая правила дорожного движения. Главной закавыкой оставалось мое психическое здоровье.

Я уже упоминал, что по закону эпилептик может получить права только в том случае, если на протяжении последнего года у него не было ни одного приступа. Понимая, что доктора Эндерби мне не обмануть, я должен быть позаботиться, чтобы моя лодка за месяцы до дня рождения ни разу не дала течь. Это означало необходимость — несмотря на массу срочных дел — строгого соблюдения режима. Я ложился спать не позже половины одиннадцатого и вставал не позже семи, чтобы рано утром успеть заняться медитацией и проделать комплекс упражнений по аутотренингу. Эта тактика сработала. Следование жесткому графику позволило мне продержаться без припадков почти двадцать месяцев. Доктор Эндерби с удовлетворением отметил столь явный прогресс. На очередном полугодовом осмотре накануне моего семнадцатилетия он даже сказал, что в нормальных обстоятельствах предписал бы сокращение дозы карбамазепина, чтобы через полгода-год вообще отменить препарат. Но он понимал, что обстоятельства далеки от нормы и что если я не готов — а я реально не был готов — отказаться от приема лекарств, то нечего с ними экспериментировать. В тот день, когда мне исполнилось семнадцать лет, я сдал теоретическую часть экзамена на получение водительских прав. Спустя неделю, посвятив несколько вечеров интенсивной подготовке в школе вождения, сдал и практику, получив одно-единственное мелкое замечание за то, что замешкался, обгоняя на дороге лошадь. Инструктор заявил, что я прирожденный водитель.

Думаю, каждый сам легко догадается, чем были заполнены мои дни. Я помогал мистеру Питерсону: ездил на почту, наводил в доме порядок, когда у Кристины был выходной, под диктовку писал письма в «Эмнести Интернэшнл». По часу-два в день я читал вслух — в основном те книги, которые мистер Питерсон читал раньше и все собирался перечитать, но откладывал. Он говорил, что новые книги ему неинтересны и он предпочитает те, которые, по его мнению, я просто обязан прочитать. За «Уловкой-22» последовала «Над кукушкиным гнездом», затем — «Молитва об Оуэне Мини». Мистеру Питерсону особенно нравились такие вот книги, написанные в жанре трагикомедии. И он не ошибся, предположив, что мне они тоже понравятся. Избавившись от комплекса плохого чтеца, я начал получать от чтения вслух искреннее удовольствие и не замечал, как бежит время. Другим моим излюбленным занятием стал уход за плантацией конопли. Но этого в одном абзаце, пожалуй, не опишешь. Так что позволю себе рассказать поподробнее.

Начну с самого главного. Когда мистер Питерсон попал в больницу, мое отношение к нему кардинально изменилось. Не хочу быть превратно понятым: я вовсе не фанат веществ, нарушающих биохимию нервной системы. Я не понимаю, зачем глотать, вдыхать, вкалывать или любым иным способом вводить в себя какой-либо препарат, если его безвредность не доказана тройным слепым методом. Зачем так с собой обращаться? Но многим это нравится. И не только это. Люди занимаются опасными видами спорта — боксом, бейс-джампингом, серфингом. Решительно их не понимаю. Вместе с тем это еще не повод убеждать их прекратить. Хотя бокс, если честно, я бы запретил.