Всей землей володеть

Ушли, сославшись на усталость, Ратибор и многие Всеволодовы гридни. Евнух в чёрном под недовольным взглядом Гертруды юркнул в тёмный переход.

Всеволод во время пира почти не пил. Как-то неловко чувствовал он себя в окружении этих грубых, громко чавкающих, урчащих от удовольствия мелких людишек — Гертрудиных прихлебателей, променявших прозябание в болотах Полыни и лесах Саксонии на сытую киевскую жизнь в свите молодой дочери князя Мешко и немецкой принцессы Риксы. Вдруг подумалось, что и Гертруда-то, собственно, немногим отличается от них. Но сердце князя начинало учащённо биться, когда она бросала на него полные неги взгляды.

И неважно уже было, что один из баронов позволил себе во время пира обнять Гертруду за тонкий стан, а другой — пощупать её упругую грудь, засунув руку под расстёгнутый шушун. Гертруда в ответ лишь смеялась и смотрела на Всеволода всё с большим томлением. И странно: от этого она становилась для Всеволода только более желанной. Или это хмель так ударил ему в голову, или какого-нибудь любовного зелья тихонько подсыпали ему слуги княгини в золотую чашу.

Вечерело. За окном светила луна, в избах мерцали огоньки лучин. Снегопад прекратился, стих свист ветра, лишь слышался вдали заливистый собачий лай.

— Князь... Давай поедем кататься в возке. У тебя большой возок. Нам двоим хватит места! Постелим солому. — Гертруда засмеялась, обнажив ослепительно-белые зубы.

Всеволод молча кивнул. Он сгорал от нетерпения, внутри него всё клокотало, бурлило от яростного неутолённого желания.

Они шли вдвоём по двору, Гертруда вскрикивала, проваливаясь в рыхлый снег. В конце концов Всеволод подхватил её на руки и, шатаясь, тяжело дыша, — совсем не лёгкая, оказывается, ноша — княгиня киевская, — внёс её, визжащую и болтающую в воздухе ногами, в возок. Бережно усадил на солому, забрался сам, закрыв на защёлку дверь.

— Куда поедем? — спросил он, стряхивая с кожуха и шапки снег. — Позвать возничего?

— Давай никуда не поедем. Останемся тут. — Гертруда заговорила шёпотом. — Тут тепло. Теплей, чем в сенях... Ну, князь Хольти, я жду. Я вся перед тобой.

Она сбросила с плеч шушун и цветастый саян[182]. Перед глазами Всеволода полыхнула в свете топящейся походной печи белая пышная грудь с округлыми сосками. Не помня себя, князь бросился в жаркие женские объятия...

После они лежали на соломе, укрывшись медвежьими шкурами, выпуская в морозный воздух клубы пара.

— Как сладко! — Гертруда потянулась. — Только становится холодно. Надо было идти в палату. Я испугалась евнуха. Он подозрителен, князь. Откуда ты его взял?

— Это верный человек. Главное, повязан... кровью.

— Какой кровью? Расскажи-ка. — Гертруда наморщила нос.

Всеволод промолчал, прикусив губу.

— Расскажи, — допытывалась Гертруда.

— В иной раз. О нём, что ли, думать теперь.

— Воистину. — С уст княгини сорвался тихий смешок.

— Дай, поцелую тебя. Люба ты мне, княгинюшка, — прошептал Всеволод, норовя обнять её.

Гертруда со смехом увернулась, прыгнула, навалилась на него, прижала к соломе.

Оказывается, она сильная, и страсть её сильная, в ней мало томности и ласки, зато сколько неистовства и пыла! Она целует его, порывисто, яростно, постанывает от удовольствия, руки её судорожно скользят вдоль его тела.

...Утром отправились-таки в возке за околицу села. Там Гертруда отпустила возницу, они сели на коней и верхом поскакали вдоль берега скованного льдом озера.

— Здесь утки зимуют. Много уток, — говорила молодая княгиня.

— Где сейчас Изяслав? — спросил вдруг Всеволод.

Его мучили угрызения совести. Как мог он вот так, забыв о добродетелях, грязно, как мужик, предаться блуду — одному из гнуснейших грехов?!

Гертруда, видно, поняла его чувства и грустно улыбнулась.

— Ушёл с новгородским посадником Остромиром на чудь[183]. Наверное, лежит сейчас в походной веже с очередной наложницей.

Она подъехала к Всеволоду вплотную. Нежная женская ладонь легла на его длань.

— Ты не заботь себя, не думай о нём. Ему хорошо без меня, лучше, чем со мной. — Она вздохнула. — И отчего мне так не повезло?! Если бы я была твоей женой! Мне и киевский стол не нужен без тебя! Как я была бы счастлива! Была бы твоею, открыто, не таясь. Ну почему, почему не за тебя меня отдали?!

— Не нам судить о том. Господь так определил, ему видней, — мрачно отрезал Всеволод. — Пора возвращаться, нас начнут искать.

Он резко повернул коня и стегнул его плетью.

Гертруда мчалась за ним следом, задорно крича:

— Ты говоришь, как монах, князь Хольти! Да, да, как монах!

Она громко, заливисто хохотала.

— Монах! Монах! — словно эхо, звенели в его ушах её слова.

Глава 18 ЩЕЛЬ В ДВЕРИ