Всей землей володеть

По тонким устам мальчика пробежала улыбка — то ли насмешливая, то ли полная какого-то скрытого пренебрежения.

— Да, я Владимир, сын князя Всеволода.

— И царевны ромейской, — добавил незнакомец. — Да, высокородная у тебя мать. У меня прабабка, бают, тоже ромейка была. Да я о ней почти ничего и ведать не ведаю. Живу тут с братьями и с матерью, Гертрудой. Та ещё ведьма, скажу!

Владимира покоробили такие слова мальчика о родной матери.

— А как тебя звать? — спросил сын Всеволода.

— Крестили Михаилом, а родовое имя имею — Святополк. В честь князя Великой Моравии назван. А отец мой — Изяслав, киевский князь. Да ты, верно, его уж видал.

— Сколько тебе лет? — полюбопытствовал Владимир.

Чем-то притягивал его к себе этот немного насмешливый, немного высокомерный отрок.

— Одиннадцатое лето небо копчу. На три года тя старше. Чудной ты, Владимир. — Святополк внезапно рассмеялся.

— Что смеёшься? — Владимир недовольно нахмурил чело. Ему не нравилось, что Святополк намного выше его, и, говоря, ему приходится смотреть снизу вверх. — Девчонки тут бегали. Обзывали всяко. Ещё ты теперь.

— Девчонки? А, Вышеслава с Одою! Вот что, Владимир. Давай их возле терема подстережём да сливами гнилыми закидаем. Пошли. — Святополк потянул Владимира за рукав вотола.

Они побежали, подбирая под деревьями сливы и мелкие камешки, достигли угла терема и прижались спинами к каменной стене.

— Тише, — шепнул Святополк. — Тамо они. Давай кидай, а я с другой стороны зайду.

Он подтолкнул Владимира вперёд.

Вышеслава и Ода качались на качелях возле настежь раскрытого слюдяного окна. Владимир выскочил из-за угла и с размаху метнул сливу прямо в голубое платьице Оды.

— Я вот покажу вам, как щипаться, дурочки! — крикнул он.

Девочки завизжали и бросились к крыльцу, но там уже подстерегал их Святополк с новой порцией гнилых слив. Платья девочек вмиг были перепачканы. Ода громко, навзрыд расплакалась. Вышеслава, хоть и была помладше, не растерялась, а схватила попавшуюся под руку сухую хворостину и принялась колошматить ею Святополка, в конце концов вынудив его спасаться постыдным бегством.

— Ладно тебе! Хватит, довольно! — крикнул ей Святополк, отбежав.

— Вот как задам те, лиходей! — погрозила ему Вышеслава кулачком. — Не получишь ты пояса мово, не получишь! — Она вдруг отстегнула от платьица наборный серебряный пояс и с заливистым смехом потрясла им.

Святополк с тоской вздохнул.

— Да полно тебе сердиться! Давай, я те — ленту, ты мне — пояс. Не скупись, у вас ведь с Одою таких много. Попросишь отца, он те ещё купит.

А вот и не дам. Не надоть было кидаться! М-м! — Вышеслава высунула язык и подразнила Святополка. — Скупой! Скупой и жадный еси, волче-Святополче!

Она хохотала и прыгала от удовольствия.

На Владимира, стоявшего в нерешительности, они не обращали внимания. Ода, закрыв руками измазанное сливами лицо, продолжала громко выть. На крыльцо выбежала дородная женщина в чёрном платье и повойнике[169], злыми глазами окинула обоих княжичей, схватила за руку плачущую Оду и поспешно увела её. Спустя несколько мгновений с шумом распахнулись ставни окна на верхнем ярусе терема.

— А ну-ка, княжичи, ступайте сюда! — раздался строгий голос воеводы Ивана.

Владимир и Святополк неохотно поднялись в хоромы.

Посреди широкой горницы рядом с воеводой Иваном стоял худой сердитый человек, весь в чёрном, с розгами в руках.

— За что княгиню Святославлеву обидели? — вопросил Иван. — Сором.

— Воевода, не вели бить, — дрожащим голосом пробормотал Владимир.

— А что ж, гладить вас по головке, что ль, за этакие делишки?!

— Они... Девчонки сип. Обзывались всяко. — Владимир виновато понурил голову.

— Обзывались, а вы что?! Тож мне, воины! — Иван презрительно сплюнул. — С девками дерётесь. Какие ж вы мужи ратные будете, коль девица, и та вас одолевает! Ну-ка, Моймир, всыпь им как следует! Разумней в иной раз будут.

— Ох, воевода! — злобно осклабился Святополк, нехотя спуская порты.

...Владимир, стиснув зубы, лежал на лавке и корчился от боли.

А в самом деле, думалось ему, чего ввязался он в эту ненужную затею с гнилыми сливами? Ну что уж такого обидного сказали ему эти девчонки? Подумаешь, ущипнули, подразнили, да ещё так неумело. Нехорошо сложился первый его день в Киеве! Не успел приехать, а уже напакостил тут. Прав Иван: соромно!

— Ну, отведали розог! Вставайте! — велел воевода. — Ступайте топерича, просите прощенья. Живо!

Ухватив обоих отроков за шиворот, Иван потащил их в бабинец и втолкнул в просторную светлицу.

Вышеслава и Ода сидели уже в чистых платьицах, строгие и надменные.

— Простите нас, — чуть не шёпотом, сглатывая слёзы, выдавил из себя Владимир.

— А ну, громче! — прикрикнул на него Иван.

— Может, яко нон, епитимью[170] наложишь? — злобно скривившись, с издёвкой спросил Святополк.

— Ах, ты ещё и зубоскалишь тут! — Иван треснул его ладонью по затылку. — Сызнова розог захотел?!

Вышеслава, не выдержав, прыснула со смеху.

— Не будем мы боле, — угрюмо буркнул Святополк.

— То-то же! Ну а вы, девицы-красавицы, как, простите удальцов наших?