Мы стали ходить на дежурства, чтоб присутствовать на операциях. Сначала по тем дням, когда дежурил Джонов родственник, а потом, когда к нам привыкли, в любые другие дни. Это время осталось во мне самым приятным воспоминанием об институте. Мы приходили вечерами, когда стихла дневная суета, связанная с учебным процессом и клиника, наконец, могла заниматься тем, чем ей в первую очередь положено заниматься – лечебной работой, в тишине, ни на что постороннее не отвлекаясь. Горели фонари у входа, облетали осенние листья, и на крыльцо, контрастируя с чернотой сумерек, выходили люди в белых халатах, наспех покурить Приемный покой располагался на первом этаже отделанного темно-красной плиткой, красивого, но старого здания, новый корпус для клиники только строился . Экстренная операционная была маленькой, тесной и душной, без окон, освещалась только операционной лампой над столом. Самой часто выполняемой операцией была аппендэктомия. Оперировал кто-нибудь из дежурных хирургов и обязательно с двумя ассистентами – роскошь, которую здесь могли себе позволить, так как недостатка в желающих среди студентов старших курсов и клинических ординаторов, также приходивших на дежурства, не было. Чаще других ассистировал шестикурсник Коротеев Илья – высокий, статный, парень, которому очень шел операционный костюм, халат и особенно колпак, напоминавший татарскую квадратную тюбитейку, только белую. Мне нравилось, как он наполнял шприц из банки с новокаином – одной рукой, сдвигая указательным пальцем корпус шприца относительно поршня. Эффектно, большинство делают это двумя руками. Операционной сестрой подрабатывала студентка пятого курса Обезгауз, очень миловидная, полненькая брюнетка, ее младшая сестра училась с нами на курсе, в параллельной группе. Чтоб волосы не выбивались из-под колпака, она дополнительно обвязывала лоб широким бинтом, что на мой взгляд придавало ее облику еще большую пикантность. « Он терапевт, и дети его будут терапевтами» – отвечал ей лихой Коротеев, вспоминая какого-то своего сокурсника. Сам Коротеев большим хирургом тоже не стал, переквалифицировавшись со временем в анестезиолога; недавно я прочитал его фамилию в списке профессоров кафедры анестезиологии МАПО – и был разочарован, вспомнив, как именно к нему, к его идеальному облику хирурга, испытывал зависть тогда. Сейчас я понимаю, что сотрудники кафедры не были великими спецами в области экстренной хирургии органов брюшной полости, их достоинством была плановая хирургия. Тем более непонятной кажется мне сейчас та легкость, граничащая с безответственностью, когда они доверяли выполнение операций начинающим хирургам, зачастую даже не присутствуя сами в это время в операционной. Помню, какое впечатление на меня произвел клинический ординатор из Ливана, оперируя острый аппендицит.. Ему было сильно за тридцать, внешне – типичная «дубина стоеросовая», с огромными, неуклюжими руками и совершенно тупой, деревенской физиономией с безумным взглядом. Где такого откопали? Нельзя сказать, что у него дрожали руки, они просто ходили ходуном с чудовищно огромной амплитудой, так что делалось страшно всякий раз, когда в них оказывался скальпель или игла. Человек ничего не соображал, но старался и волновался. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не Коротеев, ассистировавший ему и хватавший ливанца за руки в нужный момент.