Я беру себя в руки. Нам приносят заказ. И я рад, что могу сконцентрировать мысли на супе, котлете и гречке. Правда, мысли никак не хотят подаваться! В них только одно. Богачёв, Богачёв…
— Ты Маринку Евсееву видел? — вставляет Андрей.
— Нет, а что? — говорю, набивая рот гречкой.
— Да её разнесло, мама не горюй! — Комаров ловит ложкой пельмешку и целиком отправляет её прямо в рот.
Я вспоминаю того персонажа из сказки «Ночь перед Рождеством». Пузатый Пасюк ел вареники, без помощи рук и приборов. А Дрюня по «складу характера» очень похож на него.
— Уж кто б говорил? — отвечаю.
— Я мужчина, мне можно, — он гладит свой круглый живот. И, незаметно для посторонних глаз, расстёгивает на пиджаке пару пуговок.
Я вспоминаю Марину Евсееву. Девочку хрупкую, словно звенящий ручей. Многие парни хотели её! А она никому не давала. Но кому-то в итоге дала, раздобрев и став женщиной? Любопытно увидеть, что делает время с другими. Я вроде такой же, как был.
— К тому же, я на вредной работе, — продолжает себя убеждать Комаров, — Вон, недавно судили персону. Мне его адвокат говорит: «Не боишься?». А я отвечаю: «А ты?». Я-то свою работу выполню, как подобает. А вот если ты подкачаешь, то тебе не сдобровать!
— Да, уж, — вздыхаю, — По лезвию бритвы гуляешь, Андрюх!
— Я даже завещание составил, как стал прокурором, — говорит он, понизив голос, — А то мало ли что!
— Да типун тебе! Все мы под Богом ходим, — смеюсь укоризненно.
— Слышь! — озаряется он, — Я чего придумал-то? Своему лоботрясу говорю: «Машину тебе подарю, если институт закончишь». Замотивировал, короче!
— Хорошее дело, — киваю, — Мотивация улучшает производительность труда.
— Хрен она чё улучшит, конечно, — вздыхает приятель, — Но я ещё погляжу! А то ведь могу подарить чё попроще. Вон, шестерёнку ему подарю! Хай гоняет!
— Тогда уж лучше велосипед, — говорю я со знанием дела.
Продолжая вести разговор, мы обедаем. Но, доев, Комаров получает звонок. Достаёт деньги, бегло прощается. Желаем удачи друг другу. И я провожаю его до двери хмурым взглядом.
Когда он уходит, то меня, как ударной волной, подминают тяжёлые мысли. Будто всё это время они ожидали внутри! Я закрываю глаза, опираюсь лицом о ладони. Богачёв? Богачёв! Богачёв. Когда он вернулся? Ведь я был уверен, что он уезжал навсегда. Я не думал о нём, не искал в соцсетях. Просто вычеркнул! Словно боялся будить задремавшее лихо. А оно пробудилось само…
— Вам плохо? — говорит надо мной чей-то тоненький голос, и рука мимолётным касанием трогает локоть.
Я выпрямляюсь. Глаза открываются. Мир вокруг не менялся. Изменился мой внутренний мир! Выходит, она была в курсе, что он снова в Питере? Она общалась с ним у меня за спиной. Возможно, она и сейчас продолжает общаться…
— Всё в порядке, спасибо, — говорю равнодушно, как робот.
Официантка, загрузив на поднос стопку грязной посуды, интересуется:
— Может быть, что-то ещё?
Я тяну носом воздух. В глазах предательски мутно, а на душе так отвратительно тошно, что жить неохота. Она соврала! Богачёв. Она виделась с ним. Богачёв! Он вернулся.
— А можно стопку водки? — бросаю решительно.
Девушка, слегка удивлённая этим заказом, немного помедлив, кивает:
— Конечно, сейчас принесу.
Уже собираясь уйти, она уточняет:
— Закуску?
— Нет, нет, без закуски, — машу головой.
Выпью залпом. За нас. За любовь.
Глава 31
Я бежал, пропуская ступени, наверх. Двери квартир сменяли друг друга. Найдя нужную, я встал, как вкопанный. И долго переводил дух, упёршись рукой в деревянную створку. Наладив дыхание, я позвонил. Дверь открыла Милана.
В коротеньких шортах и маечке в тон, она смотрелась совсем как девчонка. Начиналась весна. Третий курс института. Мой четвёртый кончался. Я хотел пригласить Виту в парк. Погулять и отметить начало весны.
Но она отшутилась! Мол:
— Буду у Милки. Будем пробовать новый рецепт пирога.
Запаха выпечки я не учуял. Спросил:
— Ты одна?
Милка, державшая пилочку, вяло вздохнула:
— Родоки укатили на днюху к друзьям, отмечать. А чего ты тут делаешь?
Я посмотрел ей за спину, стремясь различить шевеление, присутствие в недрах квартиры кого-то ещё.
— Где она? — выпалил жадно.
Милка насупилась:
— Кто?
— Подруга твоя! — почти прокричал.
Она издала недвусмысленный едкий смешок:
— Ясно, где.
Воздух вышел из лёгких. Я привалился спиной к малой створке, где было написано «Квартира Измайловых». Отец Милы был деревщик. Он работал на мебельной фабрике. И строгал на заказ.
— Проходи! А то соседка, небось, уже дырку протёрла в двери, — прошипела Милана. И буквально втащила меня в коридор.
Я неохотно разулся. Уж очень хотелось отлить! Я ведь почти что бежал. Я отчаянно верил, что встречу здесь Виту. Что они вместе с Милкой готовят пирог. И меня угостят! Для начала, конечно, слегка возмутятся, потом угостят. Я так хотел, чтобы произнесённое ею было правдой. А она… Она просто хотела избавиться!
Когда покинул пределы туалета, Милка на кухне ставила чай. Я собирался сказать, что уйду. Но она удержала меня за рукав, усадила за стол.
— Ты голодный, небось? У меня есть картошка тушёная. Будешь?
Я проглотил набежавшие слюни:
— Неа, спасибо.