Всего лишь измена

Я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, и мне будет значительно хуже, больнее. Но кто-то из нас был обязан прервать эту связь. Обстоятельства так сложились, что я вынужден был уехать. И это к лучшему! Ведь так и тебе, и мне будет проще начать всё с нуля. Я искренне верю, что ты найдёшь человека, достойного тебя во всех отношениях. Ты знаешь, я никогда не скрывал от тебя, что не могу развестись. А заставлять тебя ждать я не вправе. Ты молода и должна жить полной жизнью! Должна выйти замуж, родить. Стать женой и матерью. Ты этого заслуживаешь, как никто другой.

Ты навсегда в моём сердце. Эти несколько лет были самыми счастливыми в моей жизни.

Прости меня, если сможешь.

Никита».

Дочитав, молча вытерла слёзы. Сознание замерло. Он ведь не знал, что внутри у меня уже теплилась жизнь. Что она зародилась той ночью! Наверное, мы были слишком пьяны, одурманены близостью, красным вином? И капелька спермы осталась во мне. Проросла.

Я хотела сказать ему это, когда он приедет. Вот только Никита не думал ко мне приезжать.

Дни слились в бесконечную серую массу. Костик исправно меня навещал. Приносил апельсины, садился в изножье кровати и ждал. Иногда я бесилась, кричала, гнала его прочь. Иногда тихо плакала, чувствую тёплую руку.

Новый год начался. Я не помню, как мы отмечали. Да и отмечали вообще, или нет? Ёлочка, вроде была. И Милана ко мне приходила. Пыталась завлечь «на танцульки». Но я отреклась от всего…

Ключ от крыши у Костика был с тех времён, с выпускного. Он тогда раздобыл, утащил у уборщицы, та оставила связку ключей на крючке. Сделал слепок. И два подходящих ключа от тяжёлого люка теперь находились у нас. Мы считали её «своим местом»! Эту крышу кирпичной высотки. С которой смотрели на мир. Выходили туда в основном по хорошей погоде. Зимой было трудно открыть запорошенный люк. Но я как-то смогла, умудрилась.

В ту ночь тёмный город накрыл снегопад.

«Как красиво», — подумала я. Близость неба отсюда казалась такой запредельной. И тучи как будто лежали всего в двух шагах от протянутых рук. На мне была только пижама и куртка. Вторую я тут же сняла, решив ощутить в полной мере всю силу морозных ветров.

Помню, как медленно, увязая в снегу, я продвинулась к самому краю. Этаж был высокий, двенадцатый. Внизу — плотно скованный льдом тротуар. Машины стояли поодаль.

«Скорее всего, разобьюсь, без вариантов», — подумала я. Усмехнулась, представив, как мокрой лепёшкой лежу на асфальте, а сверху всё также загадочно падает снег. К утру превращусь в белоснежный сугроб и замёрзну. Если никто не найдёт меня раньше. Наверно, найдут? Скажут маме. Она будет плакать…

Поток моих мыслей прервал громкий крик:

— Вита, нет!

Я обернулась на голос. Шумилов стоял у открытого люка. Куртка распахнута, волосы спутались. Взгляд абсолютно безумный. Изо рта идёт пар.

— Отойди, я тебя умоляю! Не делай этого! — начал он причитать.

Я нахмурилась. Глюк? Или он, в самом деле, подумал, что я собираюсь покончить с собой?

— Если ты прыгнешь туда, то и я… Я не смогу без тебя жить! Виточка, милая! Всё ещё будет, — и, встав на колени, добавил, — Я тебя так сильно люблю.

Вернувшись в себя, теперь окончательно, я всем телом к нему обернулась. Размышляя над тем, как будет лучше? Оставить в неведении и остаться дурной. Или сказать ему правду, что я просто хотела побыть здесь одна и подумать о жизни, и выставить идиотом его?

В итоге я выбрала среднее. Буду молчать. И пускай думает, что хочет!

— Костя, чего ты орёшь? Обалдел?

— Это ты обалдела! — поднялся с колен. Подбежал и схватил меня так, будто я вырываюсь. Надел свою куртку на плечи.

— Моя вон лежит, — указала на ком с оторочкой.

Костик её подхватил, уводя меня прочь.

— Подожди! Я хочу здесь побыть! — теперь я уже воспротивилась.

— Ты замёрзла совсем! — он потрогал ладони. И принялся на них дуть.

Я разрешила себя проводить, взяв с него обещание, что он никому не расскажет. Это спустя пару лет я сказала, что и не думала прыгать. А забралась туда постоять…

Украшения, которые мне подарил Богачёв, продолжали лежать в сундуке, напоминая о нём. Даже одним своим присутствием они причиняли мне боль! Так что однажды я решилась. Собрала всё, оставив нетронутыми только те, первые серьги. Отнесла ювелиру. И попросила переплавить их. Сделать из них что-то новое, для себя и для мамы.

— Хороший браслет, дорогой, — произнёс, изучая сквозь лупу. Изумруды искрились под лампой.