Всего лишь измена

— Мам, приветик! — целую её.

Называю их «мама и папа». Костик тоже зовёт мою мать только так. А с отцом не знаком.

— Любоньки мои приехали! Ой, соскучилась как, — обнимает внучат.

Вероника Валерьевна правды не знает. Мы ведь с Костей дружили! Сказали всем, Майка — его. Знает только подруга и мама. И Костя, конечно. Хотя, эта правда совсем не мешала её полюбить, как свою.

— Ой, сирень зацветает уже! — восклицает дочура.

— Это ранняя, — бабуля неспешно идёт впереди.

— Мам, а у вас нет спиреи? — достаю телефон, демонстрирую фото куста.

— Знаю такую! Хотела найти, у соседки просила. Мож, даст.

Мы продвигаемся вглубь. Где кончается длинный, насыщенный запахом первых цветов, палисадник. Где большой панорамной верандой начинается дом. Из дверей появляется свёкор. Круглолицый, пузатый и пышущий жизнью мужик. Высокий, как Костя. Точнее, это Костя, как он.

— Старый! Ты хоть бы помог, пошёл сыну багаж разгрузить?

— Да что за багаж? Лисапед притащил? — хрипловатым, прокуренным голосом восклицает Борис.

— Здрасте, пап, — позволяю обнять себя крепко.

Майка виснет у деда на шее.

— Ты смотри! Подросла! — улыбается дед.

— В моём возрастет, дедуш, уже не растут! Только вширь, — деловито щурится Майка.

— Значит, я уменьшаюсь, — смеётся отец.

Я, вдохнув полной грудью, бросаю:

— Боже, воздух у вас! Изумительный!

— А я говорю, приезжайте почаще, — соглашается свёкор.

Он идёт за ворота, «встречать мужиков». Ну, а мы входим в дом.

— Ой, как пахнет, бабуль! Пирогом? — Майка нюхает воздух.

— Решила сделать капустный, — кивает свекровь.

Я смотрю на салат, наполовину порезанный. Стол, застеленный скатертью, в центре гостиной, уже ожидает гостей.

— Щас переоденусь, и вам помогу, — говорю.

Поднимаюсь наверх, в нашу спальню. Мы всегда здесь, как дома! Кое-что из одежды в шкафу. У Шумилова — книга на тумбочке. У меня — аппликатор и мазь для ступней.

Раздеваюсь, ищу, что надеть. Шорты есть. А футболка? Попадается под руку Костина, с эмблемой их ВУЗа. Где-то валяется такая же кепка…

Прежде, чем облачиться в домашнее, я изучаю себя в большом зеркале. Что изменилось с тех пор? Слишком многое! Хоть Шумилов всегда говорит, что я выгляжу супер. Но ведь годы идут, отнимая по капле мою красоту? Волосы чуть поредели, конечно! Кожа стала чуть более тусклой. Фигура? Осталась такой же. Но только на вид! А по факту…

Упругости нет, зад обвис и растяжки повсюду. Во время вторых родов сильно набрала. Пришлось постепенно худеть.

Когда я спускаюсь, то вижу, что Майя у нас накрывает на стол. Молодец! Подхожу к переполненной всяким столешнице. Свекровь украшает салатными листьями блюдо с нарезкой.

— Виточка, ты похудела! — выносит вердикт, оглядев.

— Да, ну! — отвечаю, массируя бёдра.

— Правда! Смотри, вон футболка болтается, — кивает она и вручает мне свой натюрморт.

— Так это не моя, а Костяшкина, — спешу объяснить.

Мама смягчается:

— А, ну ладно тогда!

Мой супруг, появившись в дверях и услышав беседу, бросает:

— Она мне свои не даёт надевать!

— Почему не даю? — ставлю блюдо на стол, — Надевай и носи! Только дома. Боюсь, что студенты тебя не поймут.

Майка смеётся, представив отца в моей майке. А тот незаметно хватает с тарелки кусок колбасы.

Со двора слышны крики Антоши. Тот играет с Капустиным. Папа в углу караулит мангал.

— Мам, может вам оставить на лето Капустина? — говорю суетящейся возле духовки свекрови.

Та разгибается:

— Ты что? Он же у нас в огороде капусту поест! Помнишь, как оно было?

Я усмехаюсь, припомнив, как в прошлом году уезжали. Оставили корги родителям. Тот перерыл огород, испоганил капустные грядки. Сгрыз сортовые цветы в палисаднике. А потом испугался медведки и сник.

— Вав! Вав! Вав! — надрывается тот, подгоняемый Тохой.

Вот уж точно, грызун, а не пёс!

Глава 10

— Вита! Ты отдаёшь себе отчёт в своих действиях? — мама смотрела сурово.

Как будто её тон, её взгляд, могли возыметь хоть какой-то эффект. Нет! На меня в тот момент, без оглядки влюблённую, не могло бы подействовать даже стихийное бедствие. Случись потоп, я бы восприняла это, как знак. Как знамение свыше! О том, что всё правильно. Ведь иного себе и представить нельзя.

— Да, мам! Отдаю! — я сунула ноги в обувку, — И не надо учить меня. Мне не двенадцать.

— Да уж, тебе не двенадцать. Тебе уже двадцать один! И учить уже поздно! Просто мне невдомёк, — она задержала дыхание, — Как ты можешь?

— Что именно? — уточнила, предвидя дальнейшее.

— Вита! Ну, он ведь женат! — заключила она.

Для меня это было не новостью. Я с первых дней уже знала об этом. О жене и о детях. О том, как он любит детей. Не её! К ней Никита испытывал нежные чувства. Так любят сестру, например. Или друга. Так я бы, к примеру, любила Шумилова. Но это не значило, что я пойду за него. А Никите пришлось!

— Его папа заставил жениться! — бросила матери.

Та усмехнулась:

— Конечно! А что он ещё скажет тебе? Естественно, он не любит жену, и не спит с ней. И разведётся, «как только, так сразу».

Я замешкалась. О разводе речи не шло. Он вообще говорил о семье очень мало. И кривился, как будто любой разговор о семье причинял ему боль.

Мама учуяла эти сомнения: