Всего лишь интервью? (СИ)

Пчёла и Белый сидели на полу. Вокруг них были разбросаны фотографии Юли. Предстояла тяжёлая задача: выбрать среди этих кадров с улыбчивой, очаровательной Юлей тот, который будет на могиле. С Настей и Ваней сидела Оля.

— Мне нравится вот эта, — Белый взял в руку фото в жанре портрета, где Юля сидела в блузке и загадочно смотрела куда-то в сторону. Она улыбалась уголком губ.

— Только не та, где Юля улыбается, — Витя помотал головой, перебирая страницы фотоальбомов. — Это дикость, на мой взгляд.

Белый кивнул. Он терпеливо относился к отказам друга. Белов готов был просидеть хоть всю ночь, решая этот вопрос. Потому что и дураку было ясно: нельзя оставлять Витю одного.

— Эта? Хотя нет, она тут маленькая…

С снимка на Сашу Белого смотрела восемнадцатилетняя Юля, ещё из Екатеринбурга, тогда ещё Свердловска. Юля держала в руках красный аттестат и гордо смотрела в камеру, позируя школьному фотографу.

Пчёла рассматривал фотографии. С каждой из них сердце сжималось всё сильнее. Фото — это зафиксированное воспоминание. А воспоминания о тех, кого никогда не будет рядом, бьют очень сильно.

— Слушай, а что это за конверт? — Белый потянулся уже за эротическими снимками 1995 года, но Витя, мгновенно сообразив, крикнул:

— Положи на место!!!

— Понял.

После двадцатой фотографии Витя отвернулся и вытер кулаком набежавшую на глаза слезу.

Витя Пчёлкин никогда не плакал. Не было веского повода для проявления душевной слабости. А сейчас хотелось по-детски рыдать от отчаяния, нараставшего с каждым днём.

— Вот эту? — Наконец предложил Белый. Этот снимок Юля приносила на собеседование в «Останкино»: серьёзная, задумчивая Юля смотрела прямо в камеру. Минимум макияжа — она была за естественную красоту.

— Пойдёт, — Витя кивнул и вновь отвернулся, чтобы всхлипнуть.

— Не сдерживай себя, — шепнул Белый.

— Я должен быть сильным. Я обещал ей.

Глубокий вздох. Очередное преодоление себя. Витя поднялся с пола и открыл шкаф со всей одеждой.

— Я буду хоронить её в белом платье. Я так решил для себя. Юля его очень любила. Оно напоминает мне о нашем первом свидании у меня дома. Да и белый — её цвет. Она была чистой и светлой душой. Что ты думаешь об этом? — Витя старался звучать как можно увереннее и не допускать того, чтобы в голосе прорезывалась тоска.

— Да, красивое. Я слышал, что одежда в таких случаях должна быть ниже колена, без декольте.

— Тогда всё в порядке. И туфли… Можно эти красные. Она их часто носила, — Витя положил неподалёку от платья красные лодочки.

Белый рассматривал Пчёлкина пристально. Пчёла впервые открывался для него с такой скорбящей стороны. Как бы Витя не пытался скрываться за маской уверенности, самое надёжное зеркало души выдавало его искреннюю сущность. Глаза больше не горели жизнерадостным блеском. Больше не возникала на лице счастливая улыбка.

Весельчак Пчёла умер. На его месте родился Виктор Пчёлкин — вдовец, потерявший всякий смысл в своём существовании, заложник апатии и опустошённости.

— Ты изменился, Вить, — заключил Белый.

— Что со мной?

Белый подбирал подходящее слово.

— Заматерел, — наконец вымолвил он.

К Троекуровскому кладбищу стал постепенно стягиваться народ. С каждой секундой людей становилось всё больше, как килек в бочке. Вся эта мошкара здорово действовала на нервы. Витя мысленно считал метры, остававшиеся до места похорон. Пчёла тянулся уже за третьей пачкой «Самца». Как лёгкие справлялись с такой повышенной нагрузкой — одному Богу было известно.

Не зря он хотел стать водолазом и исследовать загадочный подводный мир океана.

Перед выходом Пчёлкин выпил транквилизаторы. Их заботливо дала Оля Белова, ведь жизнь с криминальным авторитетом подкидывала нервных сюрпризов, отнюдь не из приятных. Пчёла знал, что на похоронах будут журналисты. И все полезут к нему, чтобы запечатлеть эту скорбь, как можно красочнее, как можно лучше. Гонка за место под солнцем и первенство сенсации не прекращается даже в такие моменты. Пчёла уже раскусил кухню журналистики и не возмущался.

Из-за таблеток Витя был в какой-то прострации {?}[Состояние ступора, вызванное сильным стрессом.]. Хотелось положить голову на заднее сиденье и уснуть. Во всём теле растекалась расслабленность.

— Витя, приехали.

— Не надо.

Детское, жалобное «не надо», за которое Пчёлкин захотел себе втащить. Белый вышел из машины и протянул руку другу.

— Всё будет хорошо.

— Нихера.

Витя выкатился из дорогого авто и пошёл вслед за братвой. Вдали уже стояли бригадирские жёны. Оля рыдала без остановки. Тома еле успевала подсовывать ей носовые платки. Лишь когда Витя подошёл к ним, Оля постаралась взять себя в руки. Несмотря на трагизм ситуации, Оля не перешагнула через антипатию к Пчёле и отошла от него в сторону.

— Оль, может хватит уже меня сторониться? Я даже стоя от тебя за километр, чувствую, как ты меня тихо ненавидишь.

Оле стало совестно, и она уже ближе подошла к мужу покойной подруги.

— Я делал всё, что мог, чтобы Юля была счастлива.

— Вить, почему мы не остановили её?.. — Прошептала Оля. Слёзы вновь побежали по её щекам.

— Это было бесполезно, Оль. Она упёртый баран была. Под стать мне.