Всего лишь бог (СИ)

А сейчас его окунули в ту самую нежность, в которую он даже и не верил. И это оказалось безопасно. Он был слаб и беспомощен, не мог двигаться, не видел и еле слышал, но о нём заботились, его лечили, ему было не больно…

Это-то и пугало. За такие немыслимые блага — кто и чего с него запросит?

Слух становился всё острее, и вскоре Брок уже мог различить тихие шаги, шелест одежды, тихое позвякивание и постукиванье.

Запахи яблоневого цвета, мёда и травы никуда не уходили. По-прежнему не получалось шевельнуться. Даже поднять веки.

И очень странно было, что не хотелось ни в сортир, ни пожрать. Потому что Брока не кормили, лишь часто поили микстурами.

Он уже понял, что не в госпитале. Но где? Здесь не было большинства привычных ему звуков: мобильников, телевизоров, радио, да хоть не слышимого большинством людей, но неизбежного гула электричества в проводке! Что за странное место?

И когда Брок наконец смог открыть глаза, высокий потолок над ним оказался не белым. Он был золотым. Металлическим. Ну ладно, может, это было и не золото, но однозначно какой-то жёлтый, отполированный до зеркальной гладкости металл. И в этом золотом зеркале отражался Брок Рамлоу — совсем небольшой. Уж очень высоко оказался потолок.

Он лежал навзничь на кровати размером с обычную больничную койку, и вся постель была золотисто-палевой. Брок на пробу попытался пошевелить пальцами и ощутил не привычную шероховатость хлопка, а шелковистость. Словно кому-то вздумалось застелить госпитальную койку натуральным шёлком.

Хотя это ведь и не госпиталь.

Вертеть головой пока не получалось, но в потолке отражалось многое — узорчатый пол, похоже, из камня; какие-то столики, скамьи, кресла; кремовые занавеси на высоких стрельчатых окнах, которые шевелились от лёгкого сквозняка.

Поняв, что больше ничего интересного не увидит, Брок перестал коситься и уставился на своё отражение — с ввалившимися заросшими щеками, непривычно тонкой шеей и выступающими даже из-под одеяла ключицами, с отросшими чёрными волосами, разметавшимися по подушке.

Долго же он болел…

Но Брок не увидел никаких следов ожогов. Ни рубцов, ни шрамов, ни стянутой кожи. И это было очень странно.

Ему приходилось видеть парней после серьёзных ожогов, и это… внушало. Восстановить кожу до исходного состояния врачи до сих пор не умели. Никакие пересадки с жопы на морду и прочая пластическая хирургия не отменяли этого факта.

Но человек, чьё отражение Брок видел в золотом потолке, словно и не горел никогда.

========== 3. Альфа Страйк ==========

Джейкоб Роллинз стоял у окна, упершись кулаками в подоконник, и пялился наружу, не видя, что там творится.

Их каким-то неведомым, необъяснимым ветром занесло в Асгард прямо из-под рушащегося Трискелиона. Весь Альфа Страйк. Ну, почти весь. Некоторым не повезло. Аткинс, Стоун, Райд, Вудсток и Брукс не дожили. А ещё с ними не было Брока.

Не обнаружив их в золотом дворце, куда их закинуло, Роллинз опросил оставшихся в живых. Мэй видела, как погиб Фредди. Таузиг и Лаки едва уцелели, когда бывшим с ними Аткинсу и Вудстоку не повезло. Райда пристрелили у Лютика на глазах. Миллз и Глазго не удалось вытащить Стоуна из-под завала, да и смысла не имело — балка прилетела бедолаге в голову.

Почти все они были ранены, кто сильнее, кто слабее. Самого Роллинза контузило. И дня три они провалялись в здешнем госпитале, где лечили микстурами и примочками красавицы в длинных платьях до земли, каждая с золотой косой до жопы. Красавицы были высокими, статными и до того строгими, что к ним даже сломавший ключицу и пару рёбер Лаки не пытался подкатывать.

С ними особо не разговаривали. Сообщили только, что принц приказал их исцелить и что Брок жив, но сильно пострадал.

Что это был за принц, Роллинз в душе не ебал до сих пор.

Выздоровевших отправляли хрен знает куда под конвоем молчаливых равнодушных громил с копьями, круглыми щитами, в хитровыебанных доспехах и с дурацкими рогатыми шлемами, в которых Роллинз не видел ни малейшего смысла — в рогах, не в шлемах.

Когда его — лишившегося всех шрамов, головной боли и наконец-то с нормальным глазом — вели от госпиталя в казарму, он всё прикидывал, куда лучше всадить нож эдакому жуку-рогачу. Получалось — в шею: ни шлемы, ни доспехи её толком не прикрывали.

Но ножа у Роллинза не было. Они вообще оказались тут в одних трусах. Даже Мэй. В госпитале им выдали какие-то странные тряпки непонятно из чего: штаны, рубахи, туники, кожаные пояса, что-то вроде высоких толстых носков и кожаные сапоги.

Больше чем полжизни проходивший в военной или полувоенной форме, в штатском, вдобавок таком штатском, Роллинз чувствовал себя совершенно по-дурацки.

К концу недели — хотя как тут считают? У Роллинза было стойкое ощущение, что день здесь длиннее земного, а ночь короче — в казарме собрались все. В таких же дурацких тряпках.