Всего четверть века

По поводу ярма мы, конечно, не согласились, но осознали, что такой день ссоры не украшают, и в конце концов начали великодушно предлагать друг другу воспользоваться первоочерёдностью.

Так и скрепили узы, не прислушавшись к предостережению.

В кафе Вера об этом вспомнила полушутливо. А я теперь вспоминаю с печалью. Не потому, что суеверен. Это ерунда. Разве может плохо прибитый каблук жизнь двух людей определить? Другое тут было. Бежали весело, под одним зонтом от начавшегося тёплого дождя укрываясь, люди, по неведению юности не подозревавшие, что ошиблись, что не дано им счастья и радости принести друг другу. Но многие ли из молодожёнов такое знают? Вот и бежали весело под зонтом, схватившись за руки, прыгая через лужи и скользя на мокрых, сорванных ветром ярко-зелёных весенних листьях, усыпавших чёрный асфальт. Бежали из загса и смеялись…

— Наверно бы, Серёжке другая жена больше подошла, — сказала Вера, поднимаясь.

Я знал, кого она имела в виду, но Вера не любила недомолвок.

— Лидка, я думаю. Она домашняя, а я нет.

Сказано это было справедливо, однако недобро, всё-таки уступать мужа не в женской природе. И хотя Вера не уступала, в сущности, сама жизнь своё дело делала, ревность и ей чужда не была или досада на совершённую ошибку, а может быть, и самой себе не ясная зависть к Лиде. Сложен человек, не всегда себя понимает…

О Лиде как о жене, более подходящей для Сергея, к тому времени уже не одна Вера высказывалась. Идея эта, можно сказать, постепенно овладевала умами. Даже Олег, когда пьяный выслушивал попрёки жены, огрызался лениво:

— Ну что пилишь? Не достоин я тебя, не достоин. Нужно было тебе за Серёжку идти. Он непьющий, а ты стихи не пишешь…

Я ответил Вере:

— О чём вы раньше думали!

— Всё ещё поправимо. Лидка-то с Олегом вряд ли долго протянет.

Такой разговор состоялся у нас с Верой в стеклянной «Акации» на виду у прохожих. О поездке в нём говорилось категорично, а о будущей жизни с Сергеем неопределённо. Тут ещё точка поставлена не была, и провожали мы Веру не навсегда. Речь шла об ограниченном сроке, который потребуется для ознакомления с жизненным материалом, и мы почти уверены были, что Север пыл нашей Веры охладит довольно скоро и срок не затянется. Однако ошиблись. То ли преувеличили трудности таёжного быта, то ли материала оказалось много, но время шло, а Вера не возвращалась. И к Новому году не приехала, хотя этот срок у нас крайним считался.

О том, что Вера не приедет к празднику, узнали мы от Сергея. Хмуро и коротко сообщил он, что получил от жены письмо, в котором Вера пишет, что захватившую её северную жизнь прервать она в данный момент не может и просит к Новому году не ждать. Вот и всё, что сказал тогда Сергей. Письмо он никому не показывал и устно в подробности не вдавался. Повторил только:

— К Новому году просит не ждать.

И хотя у каждого возник вопрос, когда же ждать, мы, ошеломлённые, вопроса этого Сергею задать не решились. Понимали его состояние и вели себя с тактом. Один только, как обычно, попахивающий портвейном Олег бормотнул что-то о море и о погоде, которую ждать бесполезно, но был пресечён Лидой:

— Не плети ерунды, ради бога!

У Лиды давно уже выработалась привычка пресекать мужа, а у него — не реагировать на пресечение. Поэтому Олег хмыкнул только. Так они теперь общались, в основном односторонне: Лида осуждала, а Олег в спор не вступал, знал, что, если и прав, спор правдой отдельного факта не ограничится, Лида углубит, дальше пойдёт, а там уж, по большому счёту, Олег окажется неправ, ибо вину большую имел и сознавал.

Олег пил… И было это совсем уже не то, что в ранние молодые годы. В те годы выпивка сопутствовала благополучию. Даже скандал с раскрепощённым дипломатом кавказской внешности завершился вполне благополучно. Олег заверил кого следует, что оправдает, не подведёт и докажет. И кое-что доказал. Потрудился на совесть в местах, где Макар не занимался животноводством, привёз оттуда кандидатскую, деньги на кооператив и мотороллер, женился, появилась дочка. Олег с Лидой начали поговаривать о машине, и вдруг выяснилось, что денег на машину нет и, видимо, не будет.

С Олегом произошёл сдвиг качественный, раньше он выпивал, теперь стал пить. И благополучие ушло. Не только материальное. Знали об этом ещё не все, вводило в заблуждение поведение Олега. Внешне он почти к лучшему изменился — покончил с драками и скандалами, стал сдержаннее на слова, не слышали мы больше «историй с наполнителем», напротив, подолгу бывал непривычно молчалив. Только пахло от Олега теперь всегда, и в глазах потухла лихость, больные стали глаза, усталые.

Как мог, скрывал Олег беду. То есть сам факт скрыть было, понятно, невозможно, — усилия он направлял на то, чтобы придать ему пристойные формы, сделать вид, что в ежедневной выпивке ничего особенно опасного и нет, ну разве что семейный бюджет подрывает… Плодами усилий этих и были его нынешняя подчёркнутая покладистость и скованная сдержанность. Словом, Олег на свой манер демонстрировал любимый пьяницами номер — мнимое умение пройти по прямой не покачнувшись.